Белая теплынь

Суворов М. И.

    Белая теплынь: Стихи и поэма. — Калинин: Моск. рабочий, Калинин, отд-ние, 1985. — 103 с.

       В новую книгу калининского поэта Михаила Суворова вошли три цикла стихов и поэма — произведения, посвященные борьбе советских людей за мир, жизни современной деревни и верхневолжской при роде.

 

       БЕЛАЯ ТЕПЛЫНЬ

 

 

 

       ЗА НАШУ ЗЕМЛЮ

 

Его убили на границе

В июне том, давным-давно.

Но мне боец ночами снится,

Как будто я сижу в кино.

Листву срезают автоматы,

А он кричит друзьям своим:

— Мы постоим еще, ребята,

За нашу землю постоим! —

Друзья на гильзах разметались,

Затихли гневные сердца.

Друзья ни с кем не попрощались:

Они стояли до конца.

Вам слава вечная, солдаты!

А он кричит сквозь гром и дым:

— Мы постоим еще, ребята,

За нашу землю постоим! —

Боец, мальчишка белобровый,

Каких немало на Руси,

Он оседал в окоп неловко,

Губу от боли закусив.

Летит последняя граната,

А в рощах слышится за ним:

— Мы достоим еще, ребята,

За нашу землю постоим! —

Его убили на границе

В июне том, давным-давно,

Ко мне в окно заря глядится,

Уходит горькое кино.

А я, друзья, светло и свято,

Я говорю далеким им: —

Мы постоим еще, ребята,

За нашу землю постоим!

 

       ПАМЯТЬ

 

«А снег хрустит кочанно»,

Подумал мельком я.

Подумал я случайно,

Спокойствие храня.

Но где-то в переулке

У старых тополей

Рванулось сердце гулко:

Скорей, скорей, скорей.

Куда скорей?

               Вот странно.

Огни кругом, огни,

А снег хрустит кочанно,

Отчаянно

               хрустит!

Душа не зря заныла

На краткий горький миг.

Во мне под небом стылым

Воскрес протяжный крик.

Я вижу, как ныряет

К земле стервятник ас.

Стреляет он, стреляет

В платки, в капчонки — в нас.

То рожоча, то воя,

Кружился самолет,

Как будто поле боя

Капустный огород.

Как снег, кочны хрустели,

По ним метался страх.

Потом они белели,

Как кости, на грядах.

И кровь на. них рябиной

Раздавленной цвела.

Печальная картина

Невольно ожила.

Случайность —

                       не случайна:

Вокруг тревожный век.

А снег хрустит кочанно,

Вечерний чистый снег.

 

       НЕБО

 

Какое бывает небо? —

Спросите любого,

                       опишет,

Как звезды сережками вербы

Пушисто струятся на крыши.

Опишет,

       как медленной птицей

Луна в облаках проплывает

И, словно бы в поле пшеница,

Заря в синеве вызревает.

Люди,

       а это ведь здорово,

Что небо у нас такое!

Порой поднимайте взоры,

Любуйтесь его красотою.

Мирное небо России,

Вечно тебе сиять!

Только меня не просите

Небо таким рисовать.

Врать не хочу для кого-то,

Врать не умеет душа.

Помню, как шли самолеты

В три грозовых этажа.

Мне бы упасть у колодца,

Мне бы на них не смотреть,

Но из-под самого солнца

Мчалась свистящая смерть.

Вздыбились черные громы.

В сердце нетающий страх.

Пепел сгоревшего дома

Долго хрустел на зубах.

Это ничем не закрасить,

Не позабыть и во сне:

Небо войны не гаснет,

Небо войны — во мне.

 

       СОЛДАТЫ

 

Я видел, как плачут солдаты.

Припомнилось это не зря.

Зарыли сестру медсанбата,

Прикрыли снежком января.

Еловые ветки поставив,

Никто уходить не опешил.

Салют троекратно растаял

В лесной затаенной глуши.

А слезы свинцово копились,

И зло тяжелели глаза.

Солдаты, казалось, молились,

Но зрела в молитве гроза.

За девочку с русою прядкой,

За синий угаснувший взгляд

Рванутся в атаку ребята,

Не ведая в гневе преград.

Я, варежкой нос вытирая,

Внезапно промерз до нутра:

Расплата, до жути простая,

Мальчишку навек потрясла.

Сутуло клонясь на лопаты;

Стояли солдаты в снегу.

Я видел, как плачут солдаты,

Увидеть бы это врагу!

 

       СНЕГИРИ

 

Никого, я один, белизна,

Только лес, как стена, в отдаленье.

А у самого сердца война

Вдруг опять начала наступленье.

Видно, ей не хватило смертей,

До чего же прожорливы войны.

Подбирается к жизни моей

Сталь колючая в десять микронов.

Закричать бы, но нечем дышать

Где-то рядом забухали пушки,

Застучали по рельсам опять

Просквоженные вьюгой теплушки.

Это память.

Бывало уж так:

В нас грохочет война, не смолкая.

Хоть бы друг на округу иль враг,

Хоть какая душа бы живая!

И слетелись, и сели на куст,

Словно ангелы, зимние птицы.

Алый цвет удивительно густ —

Понимаю, что это не снится.

Понимаю, что это они,

Снегири,

       не спеша окружили,

Засвистели, как в давние дни,

И ко мне по снежку заспешили.

Я ловил их в силки пацаном,

Я -гонялся за ними с рогаткой,

Но они не ответили злом —

У природы повсюду загадки.

Вот бы крошек пичугам теперь.

Я ворочаюсь, шарю в карманах...

Человек или зверь?

                       Понимают, не зверь,

Понимают, не будет обмана.

А под сердцем все тише бои,

Все слышней снегири на опушке.

Снегири, снегири — санитары мои!

Вот и хлеб, я ломаю горбушку.

 

       ЗУБЦОВ

 

Почти сосед моих краев,

Рукой подать до Рузы,

Светло раскинулся Зубцов

Над Волгой и Вазузой.

Его «катюша» бережет,

Застыв у старых сосен.

И танк, окончивший поход,

Стоит среди колосьев.

Я рад в Зубцове погостить

И посмотреть плотину,

Но сердцем слышу,

                       как свистит

Свинец, летящий мимо.

То дальний рокот станкача,

То перекаты грома

Во мне никак не замолчат

Ни над рекой, ни дома.

Среди своих друзей-солдат

Мои друзья по школе,

Здесь два Василия лежат —

Березкин и Вуколов.

Над ними ранняя заря,

Как лен июльский, льется.

Раздвинув облачный наряд,

Встает большое солнце.

Оно встает из-за холмов,

Из-за могилы братской.

И в тишине, под звон хлебов

Плывет Россия в завтра.

 

       КОСТРЫ ОСЕНИ

 

Проплыли птицы чередою.

Стеклянно воздух зазвенел.

Осинник разом за рекою

Зажегся весь, запламенел.

Стою смущенный, удивленный:

В душе тревога той поры,

Когда гранаты и патроны

В домах взрывались от жары.

Не перестали сниться дали,

Где дым, где слезы, где война...

А рядом клены раскаляли

Свою листву —

                       листва красна.

Красны рябины, словно груды

Под ветром рдеющих углей.

Наверно, я не позабуду

Испепеленных грозных дней.

Они во мне остались болью,

Могилой павшего отца...

Прости, природа, что невольно

Держу ладони у лица.

Не страх — печаль неодолима.

Опять неймется силе злой

Устроить людям Хиросиму

Величиною с шар земной.

Но солнце брызнет, солнце брызнет,

Нельзя отнять его дары.

Во имя жизни, новой жизни

Восходит осень на костры.

 

       ЕЛКИ-ПАЛКИ

 

Елки-палки!

               Как над нами

Елки шишками звенят.

Здесь когда-то пацанами

Приструнили мы девчат.

Не хотели «свиристели»

Землю осенью копать.

Почему-то не хотели

С нами елочки сажать.

Но, поспорив, скоро вышли

Кто с лопатой, кто с киркой...

Хорошо теперь услышать

Шишек звон над головой.

Обнимаю ствол горячий,

Сколько в дереве тепла!

Почему же сердце плачет?

Или жизнь моя прошла?

Где мальчишки, где девчонки?

Прокатился гром войны...

Не таились мы в сторонке

В грозовые, злые дни.

И над кем-то обелиски

Встали стражами навек.

А других, когда-то близких,

Седины осыпал снег.

Годы, годы, вам катиться

В недалекий мой закат.

Но свистят в ветвях синицы,

Елки шишками звенят.

 

       ЗАКАТЫ

 

Падали в рожь голубые закаты,

Пыльным проселком брела тишина.

Долго солдатка встречала солдата,

Но не вернула солдата война.

Три мальчугана, как три колокольца,

Вот они рядом,

                       а что впереди?

Но у солдатки слеза не прольется —

Гордому сердцу непросто в груди.

Тычется в ребра оно, словно птаха,

Взмахом крыла не покончить с тоской.

— Мамка! —

               один колоколец заплакал.

— Мамка! —

               заплакал, залился другой.

— Мамка! —

               сказал колоколец постарше.

Выдюжим, мамка, на самом краю,

Было, наверно, под пулями страшно,

Было, но папка не струсил в бою. —

В синих глазенках стальная упругость.

Встал перед мамкой защитник, солдат.

Мать обняла его

                       и улыбнулась.

Тихо горел над полями закат.

 

 

       САБЛИ ЧАПАЯ

 

Сабли Чапая мальчишки любили.

В каждой деревне, поселке любом

Легкие доски мы дружно пилили,

Ловко строгали столовым ножом.

Вечер к закату,

               а мы на опушке.

«Красных» и «белых» сводила вражда.

Сабли — игрушки. Пушки — игрушки.

Ружья — игрушки. Да что за беда!

Где же беда?

               А беда приближалась,

Нам представлялась до срока игрой.

Но от снарядов земля закачалась:

Загрохотал непридуманный бой.

Падали всадники и не вставали,

Густо чернела от крови трава.

Рядом дома, как костры, полыхали...

Кругом невольно пошла голова.

Сабли Чапая музейными стали.

Ветер смертельный намел седины.

После войны мы в войну не играли:

Дети войны нахлебались войны.

 

       БИНОКЛЬ

 

Я глядел в него когда-то.

И за тридевять земель

Видел я, как шли солдаты

Сквозь кипящую метель.

Люди горбились,

                       но грудью

Пробивали трудный путь.

Где солдатам легче будет,

Где случится отдохнуть?

Враг за лесом.

               Передышки

Не дождешься от врага.
Грозовые злые вспышки
Даль гасила и пурга.
Линзы мокли, руки мокли:
Таял снег.

Но, как тогда,
Нашей памяти бинокли
Зорко смотрят сквозь года.

 

       ЗЕМЛЯ

 

Приснись однажды мне земля,
Как чистый лист бумаги,
Нарисовал бы я поля
И никогда — овраги.
Нарисовал бы я на ней
Леса, где нет туристов,
Где распевает соловей
И никогда — транзистор.
Не пожалел бы я морям   .
Густой рассветной сини,
Чтоб зори плыли по волнам
И никогда — эсминцы.
Сломав улыбчивую бровь,
Махнув на все рукою,
Я воскресил бы вновь любовь
С разлукой и тоскою.
Пусть сердце знает непокой,
Иначе жизнь какая...
Я не хочу, чтоб шар земной
Вдруг обернулся раем.

 

       НАШ ДЕВИЗ

 

Сабли над степью свистели,
Степь задыхалась в пыли.
Красные конники пели
Новую песню земли.
Песня гремела в походах,
Песня звала за собой:
«Братский союз и свобода —
Вот наш девиз боевой!»
Нам не давали покоя,
Нас проверяли огнем
В битве над Волгой-рекою,
В битве над синим Днепром...
Но и в жестоких походах
Пели солдаты порой:
«Братский союз и свобода —
Вот наш девиз боевой!»
Снова над миром тревога,
Снова отвага нужна.
Может, меня у порога
Свалит однажды война.
Только в любую невзгоду
Я повторю над землей:
«Братский союз и свобода —
Вот наш девиз боевой!»

 

ПО МОТИВАМ РУССКИХ БЫЛИН

ВОЛЬГА И МИКУЛА

 

Вольга владел мечом играя.
Он, как соломинку, сгибал
Булат тяжелый,

                       угрожая
Тому,

       кто на дороге встал.
У князя длань неудержима,
Как титулованная спесь:
За ним хоробрая дружина,
Хранящая владыки честь.
А ты, Микула-хлебопашец,
Холоп,

       над сошкою клонясь,
Гостей не встретил,

                       дал промашку

Таких рабов не любит князь.
У князя бьется бровь сердито,
У князя блещет гневно взор:
— А ну, кобылку отпрягите,
А плуг швырните за бугор! —
Бойцам с руки любая выя,
Бойцам с руки разбойный лес
И даже орды кочевые
Степных, спаленных зноем мест.
Но эта сошка не давалась,.
Хоть гнули сошку вкривь и вкось,
Из борозды не вынималась,
Торчала, будто в горле кость.
Вольга шелковый бросил повод,

Схватил чапыги, разозлясь.
Над ним заныл тяжелый овод
И впился в шею, изловчась.
Потело княжеское тело,
Тряслась в запале борода...
Как дуб, соха в земле сидела —
И не туда, и не сюда.

—        А ну-ка! — вымолвил Микула,
Поднял соху

да так швырнул,
Что рощу дальнюю качнуло,
И прокатился в небе гул.
Суди, ряди такое диво.
Не зря поскреб загривок князь,
Спросил раба неторопливо:

—

Откуда силушка взялась?
Ответил тот, не дрогнув бровью,
Не ради князя, правды для:

—

Землицу холил я с любовью —
Сторицей платит мне земля!

 

ИЛЬЯ МУРОМЕЦ

 

Соловей-разбойник — полбеды:
Соловей-разбойник — явный враг.
С ним не знал великой маеты
Богатырской силушки казак.
И стрела, и сабля начеку,
И стрела, и сабля к бою вмиг.
— Я во Киев ехать не хочу! —
Застонал подстреленный старик.
Но к седлу прикручен вражий сын,
Чтобы князь увидел подлеца.

— Господин, послушай, господин.
Женщина стояла у крыльца.
Муромец в горячке боевой

Не заметил терем на бугре,
Что струился крышей золотой
На закатной огненной заре.
Конь копытом землю разметал.
Но Илья уехать не спешит.

—        Вот какие женки у татар!—
И поцокал языком:

— Якши!

А татарка бровью повела,
Зарумянясь, поманила в дом,
У порога кубок подала,
Влагу тронув торопливым ртом.
Богатырь отведал пития.
Но еще не обнажилось дно,
Конь скакнул в туманные края,
Расплескав остатнее вино.
И пошел кружиться по холмам,
По дубравам гриву разметав.
И впервые всадник удилам
Волю дал, осанку потеряв.
Ах, казак!

И силушка, и стать
Не от бога —

от земли родной.

За нее положено стоять,

Не прельщаясь чуждой красотой.

Времена, какие времена!

Стыдно умереть не от меча.

Звякнули пустые стремена

У святого тайного ключа.

Муромец испил живой воды

И промолвил:
— Если б не вода!
Соловей-разбойник — полбеды,
Вот жена разбойника — беда!

СВЯТОГОР

 

Святогор к святым горам
Путь держал угрюмо.
Может, сердце стихнет там,
Прояснятся думы.
Что за штука сердце в нас -
Тайна и загадка.
В нем могучих сил запас
На любую схватку.
А не то из ножен меч —
Смерч походов бранных.
Сколько их слетело с плеч,
Их — голов поганых!
Греет мощная ладонь
Рукоять резную.
Но ступает мирно конь,
Мнет полынь степную.
Ни дымка, ни пастуха,
Только коршун кружит,
Только в сердце боль глуха:
Тужит сердце, тужит.
Плачет сердце, как струна,
Как под ветром верба.
— Ах, жена, зачем жена
Не была ты верной?
Брал тебя я на луку,
Нянчил, как младенца.

Мне, седому старику,
Ты сгубила сердце.
Ты на лезвии меча
Не зашлась, рыдая.
Без тебя моя свеча
Чую, догорает.
И, почуяв хлад могил,
Весь в закате красном
На хозяина косил
Конь лиловым глазом.

 

       ГОРОД

 

Ты прости меня, мой город,
Что грачиного весной
Подступает к сердцу голод —
Сердце мается тоской.
Ухожу тропинкой рыжей
В отсыревший березняк,
Где машин уже не слышно —
Слышен вспененный овраг.
Слышен вежливый гортанный
Разговор седых грачей.
А с полей ползут туманы
В сумрак спутанных ветвей.
Я дышу настоем почек —
На душе светлым-светло:
Отпускать меня не хочет
Память детства моего.
На полях и в перелесках
Постигаю жребий свой:
Я давно не деревенский
И увы — не городской.

 

       ЗОЛОТАЯ ЖИЛА

 

Мне часто снится детство в конопушках
И рыжая телушка у крыльца —
Губастая мычащая телушка,
Пропахшая настоем чебреца.
Для сердца это дорого и свято.
Меня влечет,

               с годами все сильней,
К тропинкам,

               что  не значатся на картах,
К истокам жизни на земле моей.
Кукует там пророчица-кукушка,
Колдует шмель на сладких клеверах,
Густеет солнце на лесных опушках
У земляники в розовых сосках.
С любой травинки

                       и с любого дерева
Глядит на мир доверчиво

                                       роса,

Как будто это женщин наших северных
Российские рассветные глаза.
Они мое святое озарение.
Земля отцов —

                       она не чернобыл,
А золотая жила вдохновения,
Которую я в детстве застолбил.

 

       РУЗА

 

Она не Кама, не Ока,
Не Волга в сотни верст,

Но белым стадом облака
Заходят в каждый плес.
Сюда приходит тишина
С березовой опушки,
И поднимаются со дна
Кувшинки, как веснушки.
Я здесь родился и ушел
На дальний зов ветров.
Теперь я знаю много сел
И много городов.
Но часто слышу невзначай
Певучий плеск воды:
«Не забывай, не забывай
Своих истоков ты».
Наверно, это сквозь года
Во мне струится Руза,
Где тянут, тянут невода
Родные предки - - русы.

 

 

       ЛЫЖИ

 

Лыжи, лыжи...

               помню лыжи.
Помню всей дороги гладь.
Хорошо, легко мальчишке
Ранью розовой бежать.
Обгоняю седоков
В дедовских дубленках,
Но скользит среди снегов
Впереди девчонка.
До коленок пальтецо,
Шарф, как парус алый.
Загляну-ка ей в лицо,

Пролетая шало.

О, мальчишеская спесь,

Где твои истоки?

Я в одном порыве весь

К цели недалекой.

Словно бритва, сужен взгляд,

Шапка на затылке.

Снегири вокруг свистят,

Мельтешат осинки!

Но девчонки той

                       лицо

Та же даль скрывала.
Видел я лишь пальтецо,
Шарф, как парус алый.
Лыжи, лыжи,

               что там лыжи!
Столько лет, смиряя грусть,
В поездах и на машинах
Я за счастьем тороплюсь.
Заглянуть ему в лицо
Каждому пристало,
Но мелькает пальтецо,
Шарф, как парус алый.
На исходе все пути,
Утомила гонка.
Ну, а счастье — впереди,
Словно та девчонка.

 

       МЕТАМОРФОЗЫ

 

Бежать, бежать от мебели блестящей,
От этих полированных столов

 

Куда-нибудь в языческую чащу,

В шершавый мир березовых стволов.

Ведь я качался в люльке самодельной,

Моим дружком-кормильцем был рожок.

За русской печкой глупый, неумелый

Ютился новорожденный телок.

Мой первый шаг по лавке под божницей,

Потом вдоль лавок и вокруг стола.

Мой первый хлеб из молодой пшеницы,

Что за деревней под серпом легла.

В меня вошла, отсеивая что-то,

Крестьянского уюта простота.

Но за каким-то жизни поворотом

Нахлынула в квартиру маета.

Куда ступить и где прилечь, не знаю,

Вздыхаю, ничего не узнаю:
Проворной стайкой зайчики играют
В зеркальном полированном раю.
Столы сверкают, выгибая ножки,
Стоят диваны, барственно мягки,
Ковры, паласы, пестрые дорожки,
Банкетки, пуфы и пуховики...
А мне бы речку под откосом слушать,
А мне бы слушать сенокосный звон...
Бежать, бежать, спасти, как песню, душу:
В нее крадется мебельный салон!

 

       ДОЖДИ

 

Дожди идут не там, где просят,
А чаще там, где сено косят.
Распроклятущие дожди,
На них не найдено вожжи.

Наверно, в тучах чернобровых,

Наверно, в этих ливнях ровных,

Тягучих, словно маета,

Своя таится красота.

И кто-то, глядя из окошка,-

Малюет мокрые дорожки,

Наносит бережно на холст

Уже подмытый старый мост...

Рисует он тугие струи,

Что с неба тянутся, как струны.

Я слышу музыку,

                       но в ней

Скупые вздохи косарей.
Я слышу музыку,

                       но это

Звонки с рассвета до рассвета:
Звонит колхоз, звонит район...
Вот-вот охрипнет телефон...
А ведра нет,

               а впереди
Все те же длинные дожди.

 

       СЕКРЕТАРЬ РАЙКОМА

 

Что ты мечешься, ах, человече!

Что мозолишь пальцы о стекло?

За окном больничным вьюжный вечер,

За окном дороги замело.

По полям ни пеший и ни конный

Не пролезут в эту круговерть.

Смотрят избы на сугробы сонно,
Так что можешь до весны болеть.
Ты прости курьезные вопросы:
Может статься, в городе, одна,
В этот вечер расплетает косы
Тоненькая тайна у окна?
       

               •••

 

Я шучу,

       не хмурься, человече,
И не делай тучу из бровей:
Все поэты чуточку беспечны —
Не знавали скудных трудодней.
Что им лен, не вывезенный к сроку,
Что им рев недоеных коров...
Знай себе вынянчивают строки,
Никому не ведомых стихов.
Ну, скажи по совести, не так ли
О поэтах думает райком?
Секретарь отсчитывает капли
И, как водку, пьет одним глотком.
Продубленный ветром и дождями,
Беспокойной должностью своей,
Он и здесь толкует с мужиками,
Дотянувшись сердцем до полей.
Я душой раздумчиво теплею:
Хорошо мне на него смотреть.
Секретарь райкома не умеет
И зимой спокойно поболеть.

 

       ЛОШАДКА

 

Жила-была лошадка:
Пахала, боронила,
Пила из речки сладко,

Ночную степь любила.
Потом она послушно
В боях возила пушку.
Дороги не отлоги:
То горы, то трясины...
Без воза ныли ноги,
А здесь таскай махину.
На крупе, кровь и пена,
И не хотелось сена.
Она не раз теряла
Подковы где-то в лужах,
Под пулями стояла,
Пока стреляла пушка.
Конец походов длинных
На улицах Берлина.
Домой бы собираться,
В луга родной России,
Но у чужих акаций
Ее свинцом скосило.
Снимите, люди, шапки:
Ушла от нас лошадка.
Ушла, раскинув гриву,
Сморгнув печально слезы.
Да, было б справедливо
Отлить ее из бронзы.

 

       НОЧЬ

 

Над лугом ночь струится
Прохладою погожей.
Но где-то кобылица
Заржала вдруг тревожно.
Заржала и протопала

Стреноженно к овсам,
Как будто капли хлопали
По гулким лопухам.
Я замер,

       грея руки

Над грудкою углей:
Давным-давно в округе

Не держат лошадей.

Они оттопотали

Под седлами в боях.

Они свое вспахали —

Теперь их нет в полях.

И разом позабыта

Рыбалка,

               я — в былом.

И каждая ракита

Мне кажется конем.

Вот грива из тумана,

А там табун теней...

Увы, мы слишком рано

Списали лошадей.

В костре уснуло пламя,

Луна уходит прочь.

Спасибо, ночь, за память,

Да чем теперь помочь?

 

       ЧУДО

 

Фиолетовой дымкой окуталась рожь
Зацвело, закурчавилось поле.
Пропылю стороной,

но горячая дрожь
Пробежала по сердцу невольно

Я представил,

как зерна легли в борозду,
Как ворочались долго, гнездились
И, с ворчаньем приняв темноту, духоту,
Засыпая,

они пробудились.

Как случается это в нагретых полях?
Как зерно невзначай вспоминает,
Что оно есть зерно,

да, зерно, а не прах,
Вспоминает и вдруг прорастает?
Может, я на язычника малость похож.
Я чудак,

чудаком и пребуду.

Фиолетовой дымкой окуталась рожь —
Прикасаюсь ладонями к чуду.
Что-то мудрое, вечное длится в земле.
Я пытаюсь ловить отголоски.
Лебединую шею на тихой заре
Выгибают упруго колосья.

 

ТРАКТОРИСТ

 

Давно улегся спать закат,
Давно звезда на небосклоне,
И траки трактора блестят,
Как две развернутых гармони.
На полуслове голос их
Затих до раннего рассвета.
Я не хочу, чтоб даже стих
Нарушил царственность момента.
В моторный век ночной покой
Куда целительней, чем море.

Пахнуло вспаханной землей,
И сладко запершило в горле.
Земли глубинный аромат
Не позабыт,

               он вечно с нами.
Колосья здесь зашелестят
Своими рыжими усами.
Я вижу это, вижу вдруг,
Как зерна, колос раздвигая,
Глазасто глянули вокруг,
Грозясь грядущим урожаем.
А он, виновник торжества,
Поводит грузными плечами:
Ему слова — всего слова,
Мол, рано тешиться речами.
Еще хлестнут дожди и град,
Еще жара пройдется палом...
Глаза насмешливо глядят
И, может, чуточку устало.
Ему теперь бы чашку щей,
Что затомились в русской печке.
Среди зашторенных огней
Он раздвигает грудью вечер.
Над ним береза у плетня
Звезду зеленую качает.
Ни председатель, ни родня
Его у дома не встречают.
Ах, люди, люди, как же так!
Без каравая жизнь не сладишь.
Быть может, я большой чудак,
Я кланяюсь тебе, товарищ!
И ты, береза, поклонись —
России символ величавый:
Идет не просто тракторист —
Идет кормилец всей державы!

 

АВТОР

 

Поля, поля,

вы как страницы
Хорошей книги!

Только что ж

Могло за лето приключиться
На этом поле,

где же рожь?

По краю густо, дальше пусто,
Гуляют всюду васильки.
Смотрю на поле с горькой грустью,
Как старики из-под руки.
— Скажи мне, поле, на раздолье
Ты помнишь пахаря? —

Увы,

Молчит натруженное поле,
Не вскинув русой головы.
Но я узнал, что здесь недолго
Пахал Иван,

потом Сергей...

Застряла «Волга» на проселке,
И тракторист возился с ней.
Закончил пашню кто-то третий.
Четвертый сыпанул зерно.
Теперь колосья ищет ветер,
Найдет ли?

               Ветру все равно.

Не мне крестьян корить невольно:
Растили хлеб и на золе.
Но это поле тихой болью
Лежит на солнечной земле.
Земля несет свои вериги:
Кого ругать, кого хвалить?..
У поля тоже, как у книги,
Наверно автор должен быть.

 

СВАДЬБЫ

 

По селу баяны бродят,
Хороводится народ.
Нынче снова стали в моде
Свадьбы в полный разворот.
Понаехали в деревню
Мотоциклы и такси...
Распахнулись в доме двери,
Хоть невесту уноси.
Уважительны 'Крестьяне,
Брага пенилась не зря,
Подождите их, комбайны,
Подождите их, поля.
Заразительно веселье:
Кто-то выпить не дурак.
Здесь и .встарь гулять умели,
Ох, умели, но не так.
...Отгорят, бывало, будни
Трудной страды полевой,
Просветлеют взором люди,
Варят брагу, мед хмельной.
Словно медленные птицы,
Снег ложится на поля.
Вот и свадьба дружно мчится,
Только цвенькает земля.
Подкатила прямо к окнам
Тройка в бойких бубенцах.
Парню любо с черноокой
В расписных лихих санях.
У крыльца, как пух, пороша,
Позлащенная овсом.
Нет, не все в далеком прошлом
Было плохо, нет, не все.

Мудрость прадедов известна.
Только что нам мудрость их:
Разрумянилась невеста,
Разрумянился жених.
Мне за стол — и пировать бы,
Но на сердце злая дрожь:
Третий день гуляет свадьба,
Третий день не косят рожь.

 

ДЕРЕВНИ

 

Уходят деревни с насиженных мест,
Стоят одиноко сады, догорая,
А .ветер гуляет под синью небес,
Былые тропинки листвой заметая.
Не слышно давно голосистых невест,
Не слышно в округе давно гармониста.
Уходят деревни с насиженных мест,
Я этим деревням хочу поклониться.
Они распахали веков целину,
Они не пугались обрезов кулацких,
Отсюда ушли сыновья на войну,
Которые знали, за что им сражаться.
А поле звенело, как в золоте лес,
И женские руки ласкали пшеницу.
Уходят деревни с насиженных мест,
Я этим деревням хочу поклониться.
Меняются люди в родной стороне,
Меняется облик земли обновленной:
Летят самолеты в крутой вышине,
И плещутся реки в тяжелом бетоне...

 

А сердце порой оглядится окрест,
И разом былое как будто лриснится.
Уходят деревни с насиженных мест,
Я этим деревням хочу поклониться.

 

ПРИГОРОК

 

Голубой заснеженный пригорок,
Ты моя дошкольная пора.
Здесь когда-то у зеленых елок
Дотемна резвилась детвора.
Чьи-то санки обгоняли санки,
Чьи-то губы пели на бегу,
Чьи-то неказистые ушанки
Галками чернели на снегу.
За рекой такая же потеха,
И казалось, что в закатный час
Кто-то щедрый решето орехов
Сыпанул на серебристый наст.
В полушубках рыжих на пригорок
Старики сходились помолчать,
Подымить забористой махоркой,
Подзадорить озорных внучат.
В нас, мальчишках, прадеды и деды
Видели косцов и плугарей,
Нам дарили мудрые секреты,
Чтоб колосья стали тяжелей.
Только так не оскудеет поле,
Только так не оскудеет жизнь.
С вековой крестьянскою любовью
Как же мы небрежно обошлись!
Голубой заснеженный пригорок.

Тот же он,

и так же даль светла.
Но у старых поседевших елок

Никого,

       такие вот дела.

 

КРАСНЕЮТ ВИШНИ

 

Краснеют вишни. Боже мой,
Какая дивная пора!
Июль, прошу тебя, постой,
К закату не спеши с утра.
Шаги лучей своих умерь,
Налюбоваться вдоволь дай,
Как золотой тяжелый шмель
Раскачивает иван-чай...
Но тень уходит от плетня,
Синеет жаркое окно,
И наплывает на меня
Печаль,

               знакомая давно.
Родиться было нам зачем,
Зачем придется умереть?
Зачем уйду я насовсем
В зеленую земную твердь?
Сады на ней, цветы на ней
И ты на ней, любовь моя.
Попридержи полет бровей
В седые зимние края.
Я знаю, что грешу мечтой,
Грешу сегодня, как вчера.
Краснеют вишни. Боже мой,
Какая дивная пора!

 

ПРИРОДА

 

Ирине

 

Нам отпущены краткие годы,
Но под небом весеннего дня
Не сердись на скупую природу,
Что состарит тебя и меня.
Ты поверь,

что она человечней,
Человечней, чем ты или я.
Посмотри, как разливная речка
Мчится мимо, угроз не тая.
Поперек не вставай —

опрокинет

Желтогрудой кипящей волной.
Но она отшумит, словно ливень,
И поманит к себе синевой.
Мы с тобой загорелые плечи
Окунем в эту дремную тишь.
У природы язык человечий,
Только ты его •сердцем услышь.
Ты услышь,

как на взгорках березы
Копят сок, что дарует земля.
Сок березовый сладок и розов,
Словно в нем растворилась заря.
Так давай, не сердясь, не вздыхая,
Эту влагу бессмертную пить.
Пусть куда-то года убегают,
Нам друг друга любить и любить.
Все для нас.

А случится навечно
Нам оставить сиянье светил —
Загорятся, как желтые свечи,
Одуванчики возле могил.

 

СНЕГОПАД

 

Молодой рассветный воздух,
Словно ток прозрачных рек:
Нарядил округу звездный
Ослепительнейший снег.
Этот снег, когда-то сизый,
Гарью пах пороховой.
Он вставал в полях России
Перед прущею броней.
Не забыты злые годы —
Глажу боль по голове.
Лебединая погода
Под Москвою и в Москве...
Белых роз не покупаю:
И без них белым-бело,
Словно это где-то в мае
Все садами зацвело.
Что задумались, сугробы,
Озаряя неба синь?
Где же сани,

               где же дровни?
Ой ты, белая теплынь!
Разметать бы мне порошу
Тройкой шало озорной
С краснощекой, расхорошей
Да под правою рукой.
И хоть солнце окупо блещет
Звонкой мелочью лучей,
Снег — он зноен, как черешни
В пору спелости своей.
Но следы врага любого,
Если грозы загремят,
Заметет, завалит снова
Всероссийский снегопад.

 

ЗИМА

 

Я не люблю тебя,

зима:

Когда .метель тоскует сольно,

Моя квартира, как тюрьма,

Где пребываю добровольно.

А может статься,

что усталость

Во мне с годами залегла?

Хандра поземкой заметалась

В уюте книжек и тепла?

Я слышу ветер и мороз,

Они хвалу зиме трубят.
И подступает к горлу злость
На самого себя.
Любил я —

шапку на затылок —
И без лыжни по целине,
Лишь только зубы зябко ныли
В румяной зыбкой тишине.
Любил нырнуть я в пекло вьюги,
В хмельное буйство голосов,
Когда березы грели руки
Над белым пламенем снегов.
Хотелось жить, хотелось петь.
Неужто все уже пропето
И мне себя не одолеть,
Чтоб стать воистину поэтом.

 

ЛЕСНАЯ ПЕЧАЛЬ

 

Ах, лоси, красивые звери,
От пули уйти не умеют,
Но часто наивно не верят,
Что ружьями люди владеют.
И, словно бы каясь в убийстве,
Художник легко изваял
Лосенка, а рядом, как выстрел,
Моторный проносится шквал.
Как дробь, рассыпается гравий,
Повизгивают тормоза...
Любое зверье удирает
Отсюда  подальше в леса.
Лишь гипсовый белый лосенок,
Росой и дождями омытый,
Под сенью высоких сосенок
Стоит у дороги открыто.
И каждый проезжий невольно
В подделку улыбчиво верит.
И каждый проезжий доволен,
Что видел красивого зверя.
Гордись, безымянный ваятель!
Но лось,

что появится здесь
На зыбком весеннем закате,
Пружинисто вскинется весь.
Тряхнет он крутыми рогами,
Набычась, тревожно всхрапнет
И медленными шагами,
Косясь на собрата, уйдет.
И трубное эхо умножит
Призывную песню бойца.
Лосиха случайная

                       тоже

Увидит телка-сорванца,
Увидит и фыркнет негромко,
Но тут же ошибку поймет.
И влажное зоркое око
Лесною печалью блеснет.

 

НЕВЕСТЫ

 

Ромашки, одетые в белое,
О чем-то грустят на заре.
Ромашки — невесты несмелые,
Вы в самой завидной поре.
Смотрите, как месяц фасонится
На ветках приречных ракит
И, словно страдая бессонницей,
Во мгле жаворонок звенит.
Пришел я неблизкой дорогою,
Чтоб вашу увидеть красу.
Но вдруг замечаю,

как дрогнула
Слеза, догоняя слезу.
И сердце забилось неистово,
И нет утешительных слов:
Туманны глаза золотистые
У самых любимых цветов.
Ромашки, одетые в белое,
Не видят, не слышат зари:
Прокосы широкие делая,
Ступили на луг косари.

 

РУЧЕЙ

 

Я часто в сумраке ночей,
Когда не ладится работа,
Припоминаю тот ручей,
Что мчался шумно из болота.
Он снег вобрал и бунтовал
В овражке,

ветлы омывая.
Я перед ним один стоял,
Друзей глазами провожая.
Друзья шатали не спеша,
Перемахнув ручей с разбега,
Забыв совсем про малыша:
Мол, перейдет ручей по слегам.
Лежали жерди в ста шагах.
Коль трусишь —

вот тебе подмога.
Я трусил, трусил,

зябкий страх

Колючей лапой сердце трогал.
Я носом шмыгал,

кепкой тер

То лоб, то стриженый -затылок...
Но накрепко вросли в бугор
Подошвы стареньких ботинок.
Казалось мне, что надо мной
Смеются в небе жаворонки,
Смеются стайкой озорной
Сороки бойкие в сторонке.
Чирок — и тот, зеленый глаз
Скосив, смеется, сизогрудый.
А завтра

захохочет класс.

 

Но больше

этого не будет!

Швырнув потрепанный портфель
В кусты олешника с откоса,
Я прыгнул в мутную купель,
На берег вышел — выше ростом.

 

СТРАХ

 

А страх мне вовсе не приснился.
Кормился заяц на грядах,
Кормился ночью

и косился

На тени лунные в кустах.
Он только солнышку поверил.
Едва проклюнулась заря,
Залег косой и сладко дремлет:
Вокруг ни гончих, ни ружья...
Вокруг задорная работа:
В корзины сыплется морковь.
Смеются люди беззаботно,
Не настораживая бровь.
Но кто-то вдруг всплеснул руками,
Увидев зайца на грядах.
И в зайца полетели камни...
И снова жизнь наполнил страх.

 

«МЕТЕОР»

 

Остался город за излукой.
Встает на крылья «Метеор».
Вбираю теплый запах луга,
Его задумчивый простор.
Как жаль, что мы бываем редко
На берегах родной реки,
Где в золотой разлив сурепки
Ложатся навзничь ветерки.
Эх, окунуться б в это злато
И мне, отстав от корабля,
И слушать, слушать виновато,
Как дышит, трудится земля.
Она не помнит зла и фальши,
Она работает всегда:
Легко несет в ладонях пашни,
Несет в ладонях города...
В груди ее такая сила,
Такой таинственный покой —
Не потому ли, что Россия
Ведет полмира за собой.
Хотелось сердцу хоть немного
Наедине с землей побыть.
Забыть далекую дорогу,
Среди цветов себя забыть.
Но «Метеор», швартуясь редко,
Промчался, корпус накреня.
И золотой разлив сурепки
Печально глянул на меня.

 

ГРАЧИ НА ЮГЕ

 

Кусты зеленые густые
Цветут над морем, как весной.
А над землей моей России
Мороз сверкает молодой.
В мохнатом инее березы
Стоят у окованных дорог.
Озябший снег в пустые гнезда
Уже, не мешкая, залег.
Грачи куда-то улетели.
Я так люблю,

когда грачи

Кричат восторженно в апреле,
Встречая первые лучи.
Люблю, когда на крылья ставят
Они грачат.

Какой галдеж
Грачихи затевают в стаях,
Подбадривая молодежь.
Теперь, наверно, тихо, грустно
Среди берез и на полях.
В чужом краю, как всякий русский,
Тоскую о родных краях.
Южанин праздный санаторный,
Я вздрогнул:

в россыпи камней
Я вдруг узнал печальных, черных,
Как бы обугленных грачей.
«Привет вам, птицы!»
Кепкой белой
Машу, волнуюсь —
Вот сюрприз!

Но сколько птиц не долетело
Сюда, где веет теплый бриз.

Чудачки-чайки приглашают
Поплавать в пене кружевной.
Грачи раздумчиво кивают,
Прибой минуя стороной.
Они, как старые матросы,
Бредут устало по земле,
И брызги моря, словно слезы,
Блестят на глянцевом крыле.

 

КОЛЬЦО

 

ИРЛАНДСКАЯ ЛЕГЕНДА

 

Печалился остров зеленый:

Пожары метались в ночи,

Бродили бездомные жены,

Ржавели убитых мечи.

Усобица слепо гуляла,

Страну устилая золой.

Морская волна набегала

На выжженный берег пустой.

«Доколе в сражениях шумных

Князьям утверждаться в правах?..»

У барда могучие струны,

У барда, как стрелы, слова.

Они неподкупно и точно

Пронзали заслоны души.

Дружина потупилась молча,

Оружие в ножны вложив.

За лесом бледнели зарницы,

За лесом стихала гроза.

У князя в тяжелых ресницах,

Тяжелая зрела слеза.

Он выдохнул горько и громко,

Огладив ладонью лицо,

И начал снимать неторопко

С руки золотое кольцо.

Он молвил:

— В отечестве нашем
Немного поэтов живет,
Кто правду нам яростно скажет,
Кто песню о нас пропоет!
Дружина на месте топталась,
Смущенная дерзким певцом.
А с пальца никак не снималось
У князя литое кольцо.
Венчая правдивую лиру,
Запомнить бы этот урок,
Князь медленно поднял секиру
И с золотом палец отсек.

 

ОДЕССА

 

Ну, какая ты, Одесса:
С фиксом,

с шалой хрипотцой.
Молдаванка и Пересыпь —
Это главный козырь твой?
Ничего в ответ не слышу,
Только вдруг смиряю шаг:
На меня глядит с афиши
Забинтованный моряк.
И на белом кровь былая
Не густеет,

так свежа,

Будто рядом полыхает

Боя грозная душа.

Я снимаю шапку робко,

Сердце рушится в туман:

Где-то в старых катакомбах

Бродят тени партизан.

Обелиски, монолиты...

Постоим и помолчим.

Не нужна слеза убитым,

Но нельзя без слез живым.

А каштаны машут солнцу

Спелой зеленью ветвей.

Этажи возносят хлопцы

Выше прежних этажей.

Неустанно и непросто

Город трудится,  растет,

А над городом Утесов

Снова  молодо  поет.

И невольно сердцу мнится,

Что  к волнам  на старый  мол

В шарф закутанный Багрицкий

Вместе с Пушкиным прошел.

 

НАДПИСЬ НА МУЗЕЙНОМ

КОЛОКОЛЬЧИКЕ

 

«Кого люблю, того зову».
Какая надпись золотая!
Ах, колокольчик,  дар  Валдая,
Он пел, звенел на всю Москву.

Да что Москва,

               на всю Россию.

Ну, не на всю,

               а все же пел.
Леса  сугробные,  густые
Он разбудить всегда умел.
Роняли сосны шапки снега,
Рогами тряс мохнатый лось,
И  огонек лучинный бегал
По избам, словно что стряслось.
Летела тройка трактом длинным,
Парком серебряным дыша.
Для той, таинственной, любимой
Звенела  мастера душа.
...Я глажу бронзу.

                       Что случилось

С далеким мастером, как жил?
Судьба ему явила милость
Иль, может, мастер зря любил?
Теперь гадай хоть дни и ночи:
Вокруг  музейный вечный сон.
Ах, «колокольчик, колокольчик,
Стихам  моим да твой  бы звон!
И я люблю, и я зову,
Но голос мой, увы, бессилен,
Хоть закричи на всю Москву,
Хоть закричи на всю Россию.

 

       СОРОКАЛЕТИЕ

 

Ничто вокруг не изменилось:
Февраль за окнами метался,
Сдавался он весне на милость,
Как я всегда жене сдавался.

Кого корить

               и чем гордиться,

И что придумаешь взамен?
Теплу нельзя не покориться.
О, плен тепла,

                       ты все же плен!

...Гуляй, февраль!

И ветер шалый
Ударил весело в окно,
Звенели шаткие бокалы,
Плескалось горькое вино.
Ничто вокруг не изменилось
И не сместилось

                       хоть на малость,
Но где-то в сердце приютилась
Уже тревожная усталость.
Уже граница пролегла,
Вчера и завтра разделяя.
Не потому ли голова
Кружилась, будто бы хмельная.
Не потому ли,

               чуть робея,

Я ждал грядущую весну,
Еще словами не умея
Означить эту новизну.
Да что слова,

               они телесны,

Словами все не рассказать.
Вокруг меня гремели лесни,
А мне хотелось помолчать.

 

ОПЯТЬ БОЛЬНИЦА

 

Опять больница.

Белый свет

Вобрали белые палаты.
Простора нет и неба нет,
Зато врачи небесно святы.
Чуть улыбнутся —

ангел с губ,
Чуть прикоснутся —

боль в комочек.
Никто из них со мной не груб,
Ни боже мой, ни днем, ни ночью.
И у сестер глаза полны
Незамутненного покоя.
Но не хочу я тишины,
Я столько спорил с тишиною.
Я мало спал, чтоб слушать мир,
Его рассветы и закаты,
Глухие звоны редких бил,
Что нынче многим непонятны.
Ах, древний зов колоколов!
Ах, колокольный гуд из тучи
И дождь,

как россыпь васильков, —
Ведь в каждой капле синий лучик.
...Зачем, постичь я не могу,
Нас тишиной премудро лечат?
Однажды, где-то на бегу
Споткнемся —

тишина навечно.
Шепчу:

— Гоните тишину,
Я поднимусь еще для крика,
Мне б только горсточку одну

Любви простой, как земляника,

Как эта ягода в лесу,

Что неприметно вызревает,

Румянит раннюю росу

И на губах горячих тает!

Но как мой доктор не поймет —

Покой мне сердце не остудит.

А человек тогда живет,

Когда любим, когда он любит.

 

АНДРЕЕВНА

 

Мороз на улице,

                       и в клубе

У нас чечетку выбивали зубы.
Но мы стихи читали горячо,
Порой ознобно поводя плечом.
А девушка, инструктор из райкома,
Сердито за кулисами старается:
— Андреевна, чайку б согрела дома,
Ведь председатель — он не догадается!
Ах, председатель, ну и скопидом,
Поэзии отменный почитатель,
Тебе бы нас за песни не чайком...
Да шут с тобой, товарищ председатель.
Мы вновь сюда, за тридевять земель,
Приедем и в метель, не оробеем.
Мы привезем сердец своих апрель,
Поскольку здесь работает Андреевна.
Невелика,

               а брови — два крыла,
Седые брови, волосы седые,
У губ морщинка скорбно залегла,

А синие глаза все молодые.
Она скромна при должности своей.
Уборщицам скупятся на медали.
Но в ней душа российских матерей,
Великих матерей многострадальных.
Они умели и пахать, и жать,
И провожать на битву сыновей,
Потом их ждать,

               потом их вечно ждать
И привечать таких, как мы, гостей.
Мы пили чай из блюдцев, не спеша,
Мы, словно в детство, на часок попали.
Щекастый чайник весело дышал
На стареньком трудяге-самоваре.
Хозяйка улыбалась хорошо
И говорила медленно и плавно:
— На председателя не сетуйте ужо,
Он хлебороб,

               а это в жизни главное.
Андреевна, ходить бы вам в короне
Из радуги и солнечных лучей.
Мы брали мягко жесткие ладони,
И каждый целовал ладони ей.
Над нами громко ходики стучали,
Сошлись в избе и радость и печаль.
Здесь никогда руки не целовали.
А жаль!

 

 

ИГРА В РИФМЫ

 

Ирине

 

— Море брызнуло нам в очи.
Перед нами что, скажи? —
Я с ответом не спешил.

Ты смеялась:

— Город Сочи! —

Только Сочи, между прочим,
Был за тридевять земель
Географией и почтой,
Но уже рождалась цель.
И билеты, как обеты
Не сворачивать с пути,
Разрешили поздним летом
В Сочи въехать и войти.
Мы вошли под сень магнолий,
Словно в Африку вошли.
Растерялись мы невольно
От берез своих вдали.
Но смущаться, удивляться
Становилось недосуг:
Над волнами целоваться
Звал, манил зеленый юг.
Звезды сыпались на плечи,
Стлался под ноги прибой.
Ты была со мной беспечной,
Жаркой, жадной, озорной...
А потом, когда «Комета»
Нас несла по серебру,
Переполненная светом
Ты продолжила игру.
— Море брызнуло нам в очи,
За кормою что, скажи?

Я ответил от души,
Улыбаясь:

— Ночи, ночи!

 

ЖУРАВЛИ

 

Мимо сосен, мимо бара,
Где Высоцкий брал реванш
Под охрипшую гитару,
Я свершал вечерний марш.
Полушагом, полубегом,
Боль заботой притупя,
Как заезжий гость ночлега,
Я в толпе искал тебя.
Здесь твои теплели плечи
Под рукой моей не зря.
Но сгорели наши встречи,
Как закаты сентября.
Чайки чуяли тревогу
И кричали, как могли.
А вдали своей дорогой
Проплывали журавли.
Там за морем минареты,
Там сомнительный покой.
Это птицы ради лета
Покидали край родной.
И в тягучее раздолье,
В просоленные валы
С неба падало невольно
Сердце рвущее «курлы».
Птицы маялись

и все же
Улетели прочь, как ты.

А Высоцкий все тревожил

Вечер,

полный пустоты.

 

 

СЧАСТЛИВАЯ ЛЮБОВЬ

 

О счастливой любви не пишу:
Я не знаю счастливой любви.
Я теперь никуда не спешу,
Я плыву, забывая рули.
Сколько бился я рыбой об лед,
Сколько плакал я в душные ночи!
Не" любивший всего не поймет,
А любимый понять не захочет.
На рассвете, освистанный вдруг
Соловьями из дальнего леса,
Я ловлю умирающий звук
И, как звук, ухожу в неизвестность.
Что мне радость моя или грусть,
Если я в кочевом балагане,
Может, к острову где-то прибьюсь,
Может, где-то исчезну в тумане.

Я плыву,

не означив пути,

Словно лодка,

               что смыта с причала.

Не глядят мне вослед,

как бывало,

И не ждут, и не ждут впереди.

 

 

ВЫ ЧТО МОЛЧИТЕ?

 

Что видят звезды,

долгими ночами

Лучами тьму пронзая над Землей?
Им наши реки кажутся ручьями —
И Дон, и Волга с Камой и Окой.
Но если бомбы, если пули свищут,
Любая речка, словно океан.
Мы никогда могилы не отыщем
Друзей своих, что канули в туман.
Снимаю шапку трепетно и свято,
Когда над Волгой вскинется рассвет.
Всегда живые в чем-то виноваты,
Чему названья не было и нет.
Мой город спит.

Он, потеснив деревни,
Устало дышит посреди лесов.
Но звездам город видится, наверно,
Щепоткой раскаленных угольков.
А сколько душ по городам отпето
Под звон церквей,

под самолетный гул!
И снятся здесь

уснувшим до рассвета
Глаза родных, кто навсегда уснул.
— Вы что молчите, вечные светила?
Я гнев и милость — все перенесу. —
Но ни одна звезда не уронила
В мою ладонь горячую слезу.
Я то открою,

то закрою окна.
Я ничего не в силах позабыть.
Мне одиноко, так мне одиноко,
Что сам с собой готов заговорить.

Что видят звезды —

   только звезды знают.

Но каждый раз мне чудится во мгле,
Что звезды спят с открытыми глазами
И ничего не знают о Земле.

 

 

ОЖЕРЕЛЬЕ

 

День за днем,

               как бусины, на нитке,
В ожерелье стиснулись года.
Я семейной не осилил пытки
И сбежал,

               не зная сам куда.
Застучали бойкие колеса.
Я в купе то медленно дремал,
То курил без счета папиросы,
То соседке руку целовал.
Мне жилось легко и без оглядки.
Но себя никто не постигал.
Я однажды в сновиденье кратком
Собственную шею потерял.
Ничего на шею не давило,
Словно стала шея пустотой.
И заныло сердце, так заныло,
Что хоть ночью удирай домой.
Я метнулся в новую дорогу,
В новую тревогу прямиком.
Я в музейном храме даже богу
Помолился истово тайком.
Но любой обман недолговечен,
Как недолговечна новизна.
Снилась мне уже такой сердечной

И такой заботливой жена.
Стало все чужим и не домашним:
Номера в гостиницах, гуляш,
Хитрые халатики на пляже,
Да и сам сыпучий потный пляж.
Разменяв какую-то неделю,
Я вернулся.

Разрешен вопрос:
Видно, привыкаешь к ожерелью,
Как к ошейнику домашний пес.

 

 

НЕ ВЕРЬ

Ирине

 

Ты глаза платочком сушишь
Возле зеркала с утра.
Кто сказал, что ты старушка,
Что в тираж тебе пора?
Я смеюсь над ротозеем:
Прозевал он, прозевал
Эти руки, что умеют
Остудить беды накал.
Прозевал он эти плечи,
На которые не зря,
Где-то душу покалечив,
Опираются друзья.
Никакой холеной кожей
Никому не заменить
Сердца вечную тревожность,
Невозможность разлюбить.
Не беда, что мы стареем.
К солнцу, к людям

Настежь дверь.

Знаешь, к черту ротозеев,

Да и зеркалу не верь!

 

 

ЕЛЕНА МИХАЙЛОВНА

 

Елена Михайловна, сколько
Забот и волнений у вас!
Мне кажется, целая Волга
И Тьмака с Тверцой про запас.
То муж заболеет, то Мишка —
Дотошный отчаянный внук,
То дочь торопливо напишет,
Что в отпуск уехал супруг.
Домашней докуки довольно,
А с нами докука опять:
Одни замолчали невольно,
Другие устали молчать...
Писателям в жизни не просто:
То мчится по строчкам перо,
То вдруг наплывают вопросы —
И сердце болит под ребром!
Вы все понимаете это,
Технический наш секретарь.
Сожжете со мной сигарету,
Разделите с кем-то печаль.
Улыбкой своей кареглазой
Блеснете, мол, все нипочем,
И снова пускаете разом
По клавишам пальцы бегом.
Бумажки, бумажки, бумажки —
Сугробы написано их,

Иначе, наверно, не скажешь:
Вы пишете больше других.
Я знаю, что трудно с годами
Работать и нас утешать.
Елена Михайловна, с вами
Нам легче дышать и писать.

 

 

О ЧЕМ ПОЕШЬ?

 

О чем поешь, лесной ручей?
Но мне ручей не отвечает.
Он струны солнечных лучей,
Как чародей, перебирает.
Звенит мотив который год,
Который век, не умолкая.
Склонился знойный небосвод,
Негромкой музыке внимая.
Склонилась гордая сосна,
Смолу роняя, словно звезды.
Здесь входит в сердце тишина,
Чуть-чуть покачивая воздух. '
И я стою, прильнув щекой
К березе теплой белоствольной.
Звени, ручей, звени и пой
О грусти, радости и боли.
Твою не ведаю судьбу —
Какие прошумят погоды.
С природой мы вели борьбу,
А нам учиться у природы.

 

ПОДОЖДИ

 

Ирине

 

За вопросом вопрос

Задаем мы друг другу:
То о близости звезд,
То о дальности юга,
То о смысле любви,
То о чем-то без смысла...
Вдруг тебя воробьи
Растревожили писком.
Колыхнулся рассвет,
И вопрос наплывает:
Сколько зим, сколько лет
Воробьи выживают?
Подожди, помолчи,
Слушай ранние звуки.
Вот взметнутся лучи,
Словно теплые руки.
И туман тишины
Над землей заалеет —
Воробьи-драчуны
Перебранку затеют.
А в саду соловьи
Вскинут клювики к небу,
Чтобы песни свои
Нам с тобою поведать.
Я люблю этот миг,
Невзначай приходящий,
Словно синий родник
Заструится из чащи.
Как забьются сердца,
Отметая печали:
Жизнь не знает конца,

Хоть имеет начало.
Ты себя не томи,
Зябко кутая плечи:
Под окном воробьи
Гомонить будут вечно!

 

 

ОПЯТЬ ЛЮБОВЬ

 

Опять любовь, опять тоска,
Опять бессонница явилась,
И словно палец у курка,
Она в глазах насторожилась.
Зачем любовь, зачем тоска,
Зачем душа страданий просит?
Валяет сердце дурака:
Года мои шагнули в осень.
Но вот любовь, но вот тоска,
Но вот бессонница явилась.
И крепнет стих, поет строка...
Спасибо, жизнь, за эту милость.

 

 

               * * *

 

Мы, наверно, не одни

У скупой вселенной.

Где-то там горят огни

На планете энной.

Где-то там луга, цветы

И глаза влюблённых.

Где-то там свои мечты

И свои законы.

День придет —

и хлынут вести
Из неведомой дали.
Ну а если, если, если
Нет подобия Земли?
По спине, как с ветки капля,
Проползает холодок.
Канем мы и с нами канет
Жизни трепетный росток.
Не боюсь я в час единый
Отгореть и умереть.
Но Земле, такой ранимой,
Надо, надо уцелеть.
О разумный,

неразумный
Мир цветенья и угроз,
На тебя порою лунной
Столько смотрит ждущих звезд!

 

 

БЕРЕЗЫ

 

А. Малееву

 

Березы —

не красавицы,

Они красно молчат.

К лицу им запечалиться,

К лицу им помолчать.

Но в полушалках инея

В серебряные дни,

Как женщины любимые,

Улыбчивы они.

И, запрокинув голову,

Роняя шапку в снег,
На них взирает молодо
Прохожий человек.
Ах, чудо белоствольное,
Причуды без конца:
Накатистые розвальни,
Да голос бубенца,
Да синий взгляд Есенина,
Исхлестанный до слез,
Да что еще пригрезится
В сиянии берез!
...Угадывай,

разгадывай
Наплывы волшебства.
А здесь закаты падали,
Как сбритая трава.
А здесь метались грозы,
Прошитые свинцом...
Российские березы
Знавали смерть в лицо.
Но пули, что входили
Под сердце им, звеня,
Отменно точно были
Нацелены в меня.
...И я,

сугубо штатский,
У памятных дорог
Березам по-солдатски
Беру под козырек.

 

ЦВЕТА И ФОРМЫ

 

Слышу звезды, слышу росы —
Звукам утра кто не рад.
На губах моих покосный
Незабытый аромат.
Наплывает густо, внятно
Горьковатая теплынь:
— Здравствуй, медленная мята,
Здравствуй, мудрая полынь!
И кому какое дело,
Что не вижу я ни зги.
Где-то небо заалело,
Чертят чибисы круги...
Кровью сердца, чуткой кожей
Постигаю лес, поля...
Невозможное — возможно,
Если хочешь жить не зря.
Доброта и чья-то жалость —
Дар неласковой судьбы,
Но любая в жизни малость
Не давалась без борьбы.
Распахнулся мир огромный
Грома, радуг, тишины...
И его цвета и формы
Всем видны

и мне видны.
Потому, наверно, годы
Я потратил,

               чтоб сдружить
Одиночество природы
С одиночеством души.

 

ПОЛЕ

 

Скажите слово «поле»,

Скажите про себя,

Скажите вслух на воле,

Где ветры вам трубят.

Скажите и молчите,

И слушайте всерьез,

Как перепелка в жите

Считает зерна звезд.

Пахнет далеким детством,

Дотошным и босым.

Вам никуда не деться

От молодой грозы.

Гроза промчится ливнем,

Синей, чем васильки.

Нельзя не быть счастливым

На поле у реки.

Шумят кругом колосья,

Шумит в реке вода —

А память вдруг уносит

В минувшие года.
...Вот морщится от боли
Московский юный князь
На Куликовом поле,
Где Русь за меч взялась,
Где с гордого кургана
Орда скатилась в прах.
Паломники-туманы
Бредут в седых полях.
Но вот в первопрестольной
Ударил вдруг набат.

На Бородинском поле
Редуты встали в ряд.

И черную повязку,

Что заслонила глаз,
Поправил, словно маску,
Неспешный мудрый князь.
Звучит приказ изустный:
Преодолев тоску,
Пропустит он французов,
На гибель их, в Москву.
...А поле, что же поле?
А поле хлеб родит,
А поле хлебом с солью
Готово угостить.
Но танки, что явились
С крестами на броне,
Среди хлебов дымились
И плавились в огне.
В далеком или близком
Победа не легка:
К печальным обелискам
Дорога коротка.
Трудна у поля доля,
Но мы навечно с ним.
И мы родное поле
В обиду не дадим!

 

 

 

       ПОРТРЕТЫ

 

       КОРСАР

 

Может, он факир-чудесник,
Он, наряженный в чалму,
Если Пушкин сквозь Одессу
Торопился в порт к нему?
Великан весьма приметный
Возвышался над бортом:
Два турецких пистолета
За персидским кушаком.
Что поэту в этом парне
Африканской черноты?
Может, просто крови память
Взбудоражила мечты?
Ах, Одесса Воронцова,
Не судачь и не гадай,
На перинах на пуховых
Благочинно' прозябай.
Чем всегда душа поэта
И страдает, и живет,
Досточтимая элита
Не разделит, не поймет.
Ей ли нужен ветер свежий,
Волны в пене грозовой,
Стих отчаянно-мятежный

И коль бой —

открытый бой?
Все означено в корсаре
Африканской черноты:
И свобода, и печали,
И бунтарские мечты...

 

 

МАШУК

 

Передо мной хребет Кавказа,

Над головой — голубизна,

И, не осознанная сразу,

В душе тревожная струна.

В лицо мне мглисто ветер дышит

Из глуби глыбистых веков,

Он что-то свищет,

что-то ищет

У всех на свете Машуков.
Они стоят крутой громадой,
В какую даль ни уходи.
Я слышу клекот беспощадный
У Прометея на груди.
Я слышу ружья европейцев,
И падают, не закричав,
Золотокожие индейцы
В каньон,

где золото в ручьях.
...Зачем случайные сравненья
В меня врываются толпой?
Гора плывет, как сновиденье,
Храня торжественный покой.
Белеют шляпы шумных стаек,
И зданья окнами блестят.

Гора их медленно качает,

И каждый этой ласке рад,

...Но, вскинув пыльную планету,

Ударил гром невдалеке,

Как колокол на смерть поэта,

Убитого на Машуке.

Я шапку прочь,

и в шатком гуле
Печалюсь,

будто в тишине.
Давно расплющенные пули
Вошли в меня,

болят во мне.

 

 

ЛИРИК

 

Я иконой не ношу портрета,
Но во мне откованно звучит:
Дорасти, довызреть до поэта —
Это не любому пофартит.
Дайте ухо, приложите ухо
К бронзе строчек:

слышите, звенит.

Слышите, как сердце в строчках бухает,
Как оно и любит, и болит.
Он поэт,

и тем он интересен.
Двухметроворостый и такой,
У которого теплели песни,
Все во имя самой дорогой.
Дорогая не в добротных ботах,
Не в кудряшках русых по виску.
Дорогая в лентах пулеметных,^v

В кожанке, с наганом на боку.
Как она размашисто шагала,
Как звала и поднимала в бой,
Как заря багровая пылала
Над прекрасной, гордой головой!
Ей стихи букетили мальчишки,
За рифмишки жаждая наград.
Но потухли пышные рифмишки:
Отметал их грозный Петроград.
Разве время вздохам или стонам,
Если свищут накрест палаши?
Разве Революция не стоит
Целой жизни,

прожитой в тиши?
Никакой не требуя замены
За любовь, что в бурях родилась,
Он отдал ей лучшие поэмы,
Он отдал ей душу, не скупясь,
Но и в нашем раскаленном мире,
Где живут и радости, и страх,
Маяковский —

небывалый лирик
Даже в самых взрывчатых стихах.

 

 

НОСТАЛЬГИЯ

 

О женщины,

они умеют

Зажечь безумством нашу кровь.
Но есть любовь куда сильнее,
Чем просто к женщине любовь.
Она не ведает сомнений
И не прощает легковес.

Не потому ль молчал Есенин,
Когда попал в Булонский лес?
Чего поэту не хватало
У заграничного стола:
Хвалы?

Она над ним сияла.
И рядом женщина была.
Почти цыганка в пестрой шали,
Под шалью бунт шальных стихий.
Но рассыпались,

не писались

Вдали от Родины стихи.
Не угасала,

билась трудно
Под самой ложечкой тоска.
Среди технического чуда —
Тоска по кринке молока,
Тоска по скифским петушиным
Задорным песням зоревым...
Лаская локоны любимой,
Он грезил дождиком грибным.
.Он'видел степь за поворотом,
Где рожь, где розовый туман..,
И сквозь года

пробился шепот:

—

Ты отпусти меня, Дункан! —
Пробилась боль души такая,
Что захлебнешься болью той:

—

Ты отпусти меня, родная,

В Россию, в росы, в синь, домой?

 

 

КИНЖАЛ ГРИБОЕДОВА

 

Ирине

 

«Турецкая пуля не хуже другой:
Глаза не печаль,

человек дорогой», —
Сказал и скончался, лицом на закат,
На бурке поэта бывалый солдат.
Стоял Грибоедов, стоял и грустил:
От пули кавказец его заслонил.
Прощальный подарок — булатный клинок,
Как память о друге, он долго берег.
Носил его всюду и в Персию взял:
Надежная штука — дамасский кинжал.
Но в час расставанья с любимой женой
Сказал, улыбаясь: «Он будет с тобой.
Возьми, сбереги, а погибну вдали —
Хорошему другу его подари».
Судьба — не судьба,

но сомкнулись круги:
В России враги, за границей враги.
— Гяуры, гяуры! —

взорвались слова.
Красавица  Нина

в семнадцать вдова.

Дожди, словно слезы. А слезы — дожди.
И горе кинжалом застыло в груди.
Тропинка к церквушке, у склепа покой.
Тифлис многолюдный шумит под горой.
А годы — потокам.

Завет, как зарок:

И Лермонтов молча целует клинок.
Как день, голубеет каленая сталь —

Наследье Востока, любовь и печаль.

Судьба — не судьба,

           но сомкнулись круги:

В далекой столице не дремлют враги.
Россия! Россия!

Как сердце болит!

И вот уже Лермонтов

тоже убит.

Я вижу, как туча качнулась у скал.
Как чья-то рука забирает кинжал.

Кинжал потерялся

               в горах ли, в степи?

Острее кинжала остались стихи.

 

ГОЛОСА ЛЕСА

 

 

ОХОТНИК

 

 

Я — охотник,

только я

Не ношу с собой ружья.
Для грибов со мной корзина,
С бутербродами ягдташ,
Старый ножик перочинный,
Два блокнота, карандаш.
- А еще всегда со мной
Доброта к земле родной.
Лес шушукается, дышит,
Слышу я, как он растет,
Как на листьях солнце пишет
Дней цветной круговорот.
Было зелено

и вдруг

Зажелтело все вокруг.
Я охотник осторожный —
Где шагну, где подожду:
Пусть бежит к ежатам ежик,
Пусть поется всласть дрозду...
На пенек кладу блокнот,
И строка к строке идет.

Все на свете необычно:

Птицы, звери, даже мхи —

Это всё моя добыча,

Это всё мои стихи.

 

       СОСНА

 

Я — сосна,

               я, как струна,

Звонкая, прямая.

Я, наверно, всем видна,

Вечно золотая.

Ну а мне видна земля

В синих лентах речек,

Где купается заря,

Освежая плечи.

А за кромкою земли

Море в пене белой.

Я бывала в той дали

Мачтой корабельной.

Но хотелось мне домой,

Чтобы жить с друзьями.

Хорошо к земле родной

Прирастать корнями.

 

       БЕРЕЗА

 

Я — береза,

               только слезы

Не ищи в моих глазах.

Я баюкаю морозы

На серебряных ветвях.

Не пугаюсь грозной тучи,

Принимаю дождь и зной...

ря зовут меня плакучей:

Не бываю я такой.

Я старею,

               это верно,

Ветви я клоню к земле,

Но в апрель упрямо верю

Даже в мокром сентябре.

И когда роняют трубно

Журавли печаль разлук,

Я улыбкой белозубой

Освещаю все вокруг!

 

       ОСИНА

 

Я — осина —

               не лесина,

На дрова я не гожусь.

Исхожу я дымом синим

И чего-то все боюсь.

Я сама себя пугаю,

Трепещу и трепещу,

Словно бури ожидаю,

Словно скоро быть дождю.

По траве сороки скачут,

Где-то дятел в бубен бьет.

Только я вот-вот заплачу,

Удивив лесной народ.

Я — трусиха.

               Но однажды

Днем осенним на ветру

Вспыхну гордо и отважно,

Словно я сестра костру.

 

       ЕЛЬ

 

Я — ель,

       всегда серьезная,

Я хмурая порой,

Когда сверкают грозы

Над самой головой.

Раскинув плащ зеленый,

Зову к себе друзей,

Чтоб от дождя и молний

Укрыть их поскорей.

Роняя шишки, белки

В дупло к себе спешат.

Клесты на крепкой ветке

Под ветками сидят.

И грибники курносые

Бегут ко мне гурьбой.

Я — ель,

       всегда серьезная,

Я словно страж лесной.

 

       РОДНИК

 

Я — родник,

               лесной родник,

Звонкий, синеглазый.

Я таиться не привык

Под зеленым вязом.

Выбегаю на простор,

В камушки играю,

Будоражу песней бор,

Солнце отражаю.

В глубине, на самом дне,

Я всегда студеный.

Наклоняется ко мне

Путник утомленный.

Приползает муравей,

Прилетает птица —

Хватит всем воды моей

В жаркий день напиться.

 

       СМОРЧОК

 

Я — сморчок,

               старичок.

Старичок я с виду.

Я веселый сморчок,

Не боюсь обиды.

Чуть оттает земля,

Речка заструится —

На лесной поляне я

Улыбаюсь птицам.

А морщины у меня —

Это от мороза.

По ночам по старым пням

Он гуляет грозно.

Жду, дрожу, пока заря

Не согреет росы.

Понимаете, друзья,

Первым быть не просто!

 

       СЫРОЕЖКИ

 

Я — сыроежка.

               Ты постой,

Ты не спеши, помешкай!

Какой платочек голубой

На мне, на сыроежке.

А на сестренке на моей

Платочек синий-синий.

Ты погляди сюда скорей,

Где ельник и осинник.

Мы здесь живем большой семьей

Под небом ясным-ясным.

На той платочек золотой,

На той платочек красный.

Я не хвалюсь родней своей,

Но я хочу признаться,

Что сыроежки для друзей

Так любят наряжаться!

 

       БОРОВИК

 

Я — боровик,

               я белый гриб,

Отменно загорелый.

Вокруг деревья — скрип да скрип -

Мне это надоело.

Приподнимаюсь гордо я

Над прочими грибами.

Какие там вдали края

За пнями и ручьями?

Быть может, там куда светлей,

Куда теплей и суше...

В зеленый мягкий мох скорей

Перебираться нужно.

Я — боровик,

               я царь грибов,

И пусть я без короны,

Но люди мне без лишних слов

Кладут всегда поклоны.

 

       МУХОМОР

 

Я — мухомор,

               на белый свет

Явился я не зря.

Мой красный в крапинку берет

Окрасила заря.

Среди кустов, среди цветов,

Ночной росой умытый,

Я жду к себе больных птенцов,

Больных зверей копытных.

Тебе узнать не довелось,

Что я отменный врач:

Бредет ко мне усталый лось,

Спешит сорока вскачь...

Беду от них я отведу,

А значит, не напрасно

Стою всегда я на виду

В своем берете красном.

 

       МАТЬ-И-МАЧЕХА

 

Я — мать-и-мачеха.

                       Чудно

Звучит, наверно, это:

Мне два названия дано,

Во мне зима и лето.

Коснитесь листьев —

                               холодны,

Овеяны туманом,

А вот с обратной стороны

Они теплы, как мама.

Природа знает, что вершит:

В любом из вас найдется

И жар души,

               и лед души—

Им суждено бороться.

Какая сила победит,

Друзья, от вас зависит.

А мой цветок весной горит

Веселой желтой искрой!

 

       ЗЕМЛЯНИКА

 

Я — земляника,

               под листом

В росе июльской зрею,

Умею вспыхнуть огоньком

И спрятаться умею.

Ты слышишь, как шмели гудят,

Как рой осиный вьется:

Во мне густеет аромат,

Во мне густеет солнце.

Кругла, красна — себе самой

Я нравлюсь в эту пору.

Дрозды ко мне летят гурьбой,

Ужи ползут, как воры...

Но ты ищи меня в траве

На тихих старых сечах.

Поклонной только голове

Я обещаю встречу.

 

       МАЛИНА

 

Я — малина,

               на рубины

Я похожа неспроста:

Ярко-красная малина —

Украшение куста.

Ты увидишь на зеленом

Серьги алые рядком.

Дрогнет сердце восхищенно,

Забывая обо всем.

Не беда, что жарко, душно.

Воздух сладок, словно мед.

И малиновка радушно

Где-то рядышком поет.

Только будь неторопливым,

Осторожным будь в кустах.

Ведь вокруг меня крапива

Встала, будто на часах.

 

       КУКУШКА

 

Я — кукушка,

               на макушке

Старой ели я сижу.

Ты не верь, что я, кукушка,

Всем на свете ворожу.

Никому я не гадаю,

Пальцы зря не загибай.

Это я зарю встречаю,

Ты со мной ее встречай.

Вот качнулся синий воздух

У речных песчаных круч,

Вот рассыпчатые росы

Зарумянил первый луч.

От восторженного вскрика

Удержаться не могу:

Поспевает земляника,

В лес пора, ку-ку, ку-ку!

 

       СОРОКА

 

Я — сорока.

               Зорким оком

Я оглядываю лес.

Я мелькаю белым боком,

Облетая все окрест.

Говорят, что я задира, —

Хвост задиристо держу.

Говорят, что я проныра, —

Все кормушки нахожу.

Говорят, что я трещотка...

Но когда беда у нас,

Кто отчаянный короткий

Подает сигнал тотчас?

Это я лечу, кричу,

Пусть меня ругают.

Я добра друзьям хочу —

Лес сороку знает.

 

       ЗАЯЦ

 

Я — заяц.

       Здравствуйте, друзья!

Известен я давно.

Звучит фамилия моя

И в сказках, и в кино.

Но я здесь вовсе ни при чем,

Я славы не хочу.

Я — не хвастун, живу молчком,

Скачу себе, скачу.

Морковку — хруп,

                       капусту — хруп.

Ушами потрясу.

На зайца часто точат зуб

Лиса и волк в лесу.

Но ты поймай меня поди,

Недаром я косой,

Я вижу все, что впереди,

И все, что за спиной.

 

       ВОЛК

 

Я — волк

               по кличке «серый»

Былых лесов гроза.

Промчалась, прошумела

Удачи полоса.

Под топором упали

Деревья, что в обхват.

А «серых» отстреляли,

Чтоб уберечь телят.

Теперь мне одиноко

В заснеженных кустах,

И даже лай далекий

Вселяет в сердце страх.

Оскалив зубы грозно,

Прыжком ныряю в лог.

Живется мне не просто,

И все-таки

               я — волк.

 

       МУРАВЕЙ

 

Я — муравей.

               В семье моей,

В семье большой-большой,

Я знаю:

       каждый муравей

Работает с душой.

Мы о заслугах не кричим,

Не требуем наград.

Мы дружно листья ворошим,

Пока лучи горят.

Проворно с дедом-усачом

Таскает ветки внук...

Где муравьиный дом шатром,

Там чистота вокруг.

Над нами лес в родном краю

Шумит себе, шумит.

Он золотому муравью

Спасибо говорит.

 

       ЭХО

 

Я — эхо,

               эхо, эхо.

Аукни — отзовусь.

Кому-то я — потеха,

Кому-то эхо — грусть.

В далеком гулком звуке

Почудится порой

Печальный смех разлуки,

Улыбка со слезой.

Но вам — веселым, юным

Почти всегда, всегда

Деревья, словно струны,

Поют ответно: да-а-а!

Такое так чудесно

Услышать наяву.

И катится по лесу:

Ay! Ay! Ay!

 

       ЛЕС

 

Я — лес,

       бываю разным.

Меня который век,

Как будто бы на праздник,

Принаряжает снег.

Стою я белый-белый

До самых до вершин.

Шагайте, люди, смело

На красный цвет рябин.

На лыжах побродите

В сиянье серебра,

Но только не берите

С собою топора.

Живой я, беспокойный,

Качая головой,

Стою я весь зеленый,

Разбуженный весной.

На зорьке приходите

Послушать соловьев,

Но только зря не рвите

Ни веток, ни цветов.

Я ваш, я друг, поверьте!

И в час осенний свой

Со мной играет ветер,

А я весь золотой!

 

КРАСНЫЙ ЦВЕТ

 

ПОЭМА

 

Мир вокруг еще суров:
В мире горя под завязку.
Не у всех земля отцов —
Отчий край любви и ласки.
Не у всех на свете есть
Дом родной

под небом звездным,
Где хотелось бы присесть
У огня

порой морозной...
А меня судьба моя
Одарила красным флагом,
Что прострелен был в боях,
Но поднялся над рейхстагом.
Флаг венчал конец войны
В гуле, копоти и пыли.
Красный цвет моей страны
Убивали —

не убили.

Всех путей и всех дорог
В нем одном соединенье.
Я целую красный шелк,
Не тая благоговенья.

Вдохновенней цвета нет
На земле моей любимой.
Красный цвет, горячий цвет —
Жизни цвет непобедимый!

 

I

 

Родина моя,

Россия!
Что я без тебя,

без твоей доброты?

Мать меня трудно под сердцем носила,
Но материнство лелеяла ты.
Травы твои,

как зеленые волны,
Мать овевали цветочной пыльцой.
Пели, как струны, осенние клены
Над утомленной ее головой.
Старая сказка под полозом санок
Что-то вещала,

куда-то звала.

Мать — столбовая простая крестьянка,
Словно царевича, сына ждала.
Ветер февральский улегся послушно
Где-то на грани весеннего дня,
И народился я в рыжих веснушках,
В капельках солнца,

как солнцу родня.

Каждый мой шаг в молодые рассветы
Был уготован за тысячи дней
Посвистом сабель,

крестивших планету
В красную веру октябрьских идей.
Я незакатной звездой комиссарской
Был осенен до рожденья в боях.

Не потому ли мне слышалось:

       царствуй,

Царствуй, пацан, на лугах и в садах...

Я принимал по наследству

Землю отцовских тревог...

Кем бы я вышел из детства,

Сколько прошел бы дорог?

Ехли бы только.случилось

В душу судьбы заглянуть.

Но занялось,

задымилось —

Все раскатилось, как ртуть.

Желтые крылья метнулись

В небе моем голубом.

Больно березы пригнулись

В белом наряде своем.

Прочь запылили обозы,
Зло пулемет простучал.
Первые горькие слезы
Я по-сиротски глотал.
Мимо шинели, шинели...
Скоро ль вернутся назад?
Женщины скорбно глядели
Из-под руки на солдат.
Долго качались носилки
В зыбкой

               взрывной тишине
Ты отступала, Россия, —
Ты оставалась во мне.

 

II

 

Куда накинь,

что было —

было.

Была зима,

была война.

Над нами, как паникадило,
Чужая медлила луна.
Хоть плачь,

но не забыть о прошлом:
Я частью сердца вечно в нем.
Чужой сугроб,

чужая роща,
Лыжня чужая под окном.

И рожь,

что в поле под навесом
Крутой маячила скирдой,
Была как будто бы не местной,,
Была для нас уже чужой.
Деревня горбилась над речкой,
Из печек выдохнув дымки,
Чужими сделались крылечки,
Где грохотали сапоги.
По избам и по сеновалам

Слонялся,

обживался врат.
Заря уже не зажигала
Над сельсоветом красный флаг.
Я пионерский галстук спрятал,
Поди решись его надеть:
Ночами часто автоматы
Нам возвещали чью-то смерть.
...Мы все, наверно, прежде были
Чуть-чуть наивней и добрей.
Не веря в бога,

мать молилась

Не за себя,

а за детей.

Она молилась за отца,
Молилась молча, безыскусно,
Отец, не прячась от свинца,
Давно упал под Старой Руссой.
У деда в пальцах билась дрожь,
От бабки слова не услышишь:
Кому обиду изольешь,
Кого в защитники покличешь?
Я задыхался, как во сне,
Во мне отчаянье копилось,
Сердчишко детское во мне
Недетской злостью раскалилось.
...А за рекой,

а под Москвой,
Смыкая огненные звенья,
Из края в край рванулся бой:
Пошла Россия в наступленье.

 

III

 

У памяти свои права,

У памяти свои законы.

Еще гудела голова

От «полковых» и «батальонных».

Еще столбились по ночам

Лучи прожекторов сторожко,

Но травы,

словно сгоряча,
Уже курчавились по стежкам.
Поблекла ржавая броня,
Поблекли ржавые воронки.
В июльском небе тишина
Лилась из клюва жаворонка.

Куда девался долгий страх,
Когда не вскинуть даже крылья:
В траншеях,

словно бы в прудах,
Купались утки молодые.
Неодолим у жизни шаг.
Наперекор огню и стали
Над сельсоветом красный флаг
Рассветы снова зажигали.
Я забывал, что голодал,
Я пил молочные туманы,
Я для братишек

набивал

Пустыми гильзами карманы.
Игрушки детские,

увы,

Они для нас не покупались,
Они, угрозу затаив,
В окопах россыпью валялись.
Следы 1войны, следы смертей
Травой забвенья не покрылись.
Недаром косы матерей,
Как лен на росах,

отбелились.

И, отпуская взглядом день,
Молчал сосед, чадя махоркой,
Рукав засунув за ремень
Видавшей виды гимнастерки.
Но что поделаешь с собой,
Когда тебе всего двенадцать:
—Ау! —

кричал я над рекой.
Зачем?

Хотелось накричаться.

плескалось по лесам,
Как будто в них завелся леший.
Я не давал скучать ногам,
В избе за зиму насидевшись.
...Война ворочалась вдали.
А я не знал,

что под ногою
Пригрелась в пазухе земли
Война замедленного боя.
...Она рождалась в чертежах,
Она в сердцах глухих рождалась,
Она проворно на станках,
Как для показа, формовалась.
Красивой внешностью маня,
Она не ведала пощады.
А я не знал,

что для меня

Не пожалел Берлин заряда.
...Она сверкала на лугу,
Игрушка в никеле и меди,
Раскинув,

словно на бегу,

Стальные тоненькие сети.

Она ждала,

а я не знал,

Я рвал лучистые ромашки.
Но взрыв округу раскачал,
В меня ударив без промашки.
Ромашки, где вы?

Черный пепел
Нахлынул густо с высоты.
На всей земле, как я,

ослепли

Мои любимые цветы.
...Земля моя,

тебя бы петь,
Ты хлебородна изначала.
Так почему же ты молчала,
Когда в тебе таилась смерть?
Мне застонать бы,

но кругом

Вздыхали вдовы и солдатки.
Невиноватые ни в чем,
Они вздыхали виновато.
И все готовая понять,
Беду принять почти не в силах,
Глаза выплакивала мать,
Как о сынах своих Россия.

 

IV

 

Душа истории одна,

Другой истории не сложишь,

Но в ней, в моей, заключена

Простых свершений невозможность.

Я не будил зеленый сон

Тайги ангарской,

Я не замешивал бетон

Плотины Братской.

Я не растил целинный хлеб,

Не исцелял сайгачьи степи.

Я, зубы сжав,

внушал себе,

Что повезло не всем на свете.
Да, до реальности жестокой
Фантазии не воскрылить:
Хоть две Москвы,

хоть два Нью-Йорка
Слепыми можно заселить.

Каким бы выгнуться мостам
Над шалыми волнами,
Каким бы расцвести холстам
Под нашими руками.
...Мечты,

как майские дожди,
Что ждут поля,
Но им звенеть в моей груди
Зазря, зазря...

Куда от нас планете деться:
Войной от Ноя жизнь больна,
Мы как печальное наследство -
Будь трижды проклята война!
Тебя,

кто клонит мир на плаху,
Кто в стороне от плахи сам,
Однажды огненной рубахой
Хлестнуть бы так же по глазам.
...Среди домов,

слепых домов,

Среди ослепших разом парков,
Среди цветов,

слепых цветов
Иди, постукивая палкой.
А мимо —

мимо лимузины,
А мимо женщины скользят...
Лишь магазинные витрины
Тебя лениво отразят.
Жена в испуге.

Жены, жены...
Одни мужаются,

другие
В баул вещички —

и к вагонам:

Совсем не мед мужья слепые.

Родится сын,

забрезжит робко

В его ресницах дальний путь.

Но никогда в глаза ребенка

Ты не сумеешь заглянуть.

Я не пугаю,

что пугать,

Горбатому и гроб не лекарь.

Мне жалко мать:

страдает мать

За сыновей своих от века.

Хоть вы,

мальчишки новых дней,

В лавинах жизни не сплошайте,
Хоть вы надежды матерей
Удачей гордой оправдайте.
Не дай вам бог по вечеру
Услышать шепот безотрадный:
— Что будет с ним, когда помру,
Когда не будет близких рядом? —
...Ползуч, дремуч невольный страх.
Но флаг остался флагом красным.
Моя страна, сама в бинтах,
Меня не обделила лаской.
Я слышу зябкий перелив
Ромашек росных под рукою,
Я слышу праздничный мотив
Гвоздик, обрызганных зарею...
Звучит во мне сквозной простор,
Рассветом медленным омытый,
То ля минор,

то ля мажор

Земля возносит, как молитвы.
Я не могу, себя измучив,

В картину красками плеснуть,
Чтоб розовели утром тучи,
Еще лиловые чуть-чуть.
Но, может, только я и знаю,
Как мир прекрасен!

Люди, люди!

Когда прекрасное теряешь,
Тогда лишь только постигаешь,
Какое потерял ты чудо!
...Читатель мой,

к судьбе не ластясь,
Не вымогая ничего,
Я говорю,

что знаю счастье
В самом сраженье за него.

На Красной площади покой.
Я ранний гость.

Люблю рассветы,
Когда соборы за стеной
Уходят в небо, как ракеты.
На чудесах поставив крест,
Они земным делам послушны.
Не дозвонились до небес
Колокола веков минувших-.
Богам, наверно, не до нас,
Как мне сегодня не до бога.
Заря торжественно и строго
Над Мавзолеем разлилась.
О время, время,

мчится время!

Не довелось мальчишкой мне

Сойти по каменным ступеням

И поклониться тишине.

Мельком в трамвайное окошко,
Среди рассыпчатых огней,
Увидел я однажды площадь
И в белых бликах Мавзолей.
Мне показалось,

что над башнями,
Над неподвижностью ворот,
Как величавый пар над пашнями,
Сверкая, музыка плывет.
И годы здесь совсем бессильны:
Началом, вечным из начал,
В любом краю родной России
Звучит во мне Интернационал.
Я не из тех,

кто в сказки верит:
Но отступает мрак, как враг,
Когда московский вольный ветер
Над головой колышет флаг.
И прозаические будни
Стихом взрывая как поэт,
Я, может, все цвета забуду,
Но не забуду красный цвет!

 

СОДЕРЖАНИЕ

 

БЕЛАЯ ТЕПЛЫНЬ

 

За нашу землю

Память

Небо

Солдаты

Снегири

Зубцов

Костры осени

Елки-палки

Закаты

Сабли Чапая

Бинокль

Земля

Наш девиз

Вольга и Микула

Илья Муромец

Святогор

Город

Золотая жила

Руза

Лыжи

Метаморфозы

Дожди

Секретарь райкома

Лошадка

Ночь

Чудо

Тракторист

 

Автор

Свадьбы

Деревни

Пригорок

Краснеют вишни

Природа

Снегопад

Зима

Лесная печаль

Невесты

Ручей

Страх

«Метеор»

Грачи на юге

Кольцо

Одесса

Надпись на музейном колокольчике

Сорокалетие

Опять больница

Андреевна

Игра в рифмы

Журавли

Счастливая любовь

Вы что молчите?

Ожерелье

Не верь

Елена Михайловна

О чем поешь?

Подожди

Опять любовь

«Мы, наверно, не одни...»

Березы

Цвета и формы

Поле

 

ПОРТРЕТЫ

 

Корсар

Машук

Лирик

Ностальгия

Кинжал Грибоедова

 

ГОЛОСА ЛЕСА

 

Охотник

Сосна

Береза

Осина

Ель

Родник

Сморчок

Сыроежки

Боровик

Мухомор

Мать-и-мачеха

Земляника

Малина

Кукушка

Сорока

Заяц5

Волк

Муравей

Эхо

Лес

 

КРАСНЫЙ ЦВЕТ. Поэма