Капли зари
Михаил Суворов
Капли зари
Московский рабочий
1966
Поэт Михаил Суворов — человек, чье детство совпало с годами военных испытаний. Мальчишкой он заменил в цехе слесаря, ушедшего на фронт. Работал и учился. Занончил Калининсний педагогичесний институт. Сейчас преподает...
Все эти годы он в гуще жизни, тесно связан с поэзией. Его стихи находят горячий отклик в сердцах читателей. Лирика Михаила Суворова нежна, задушевна и в то те время мужественна.
Михаил Суворов — коммунист, член Союза писателей, автор трех поэтических книг. В новом сборнике стихов — „Капли зари" поэт говорит о природе и людях родного края, о их чувствах и делах, говорит взволнованно, смело и доверительно.
О СТИХАХ МИХАИЛА СУВОРОВА
Я с радостью прочел книгу стихов Михаила Суворова «Капли зари». Книга эта меня взволновала. Она лирична; искренне разговаривает поэт с собой и со своим читателем. Суворов бывает строг и мужествен, когда говорит о минувшей войне, о подвиге советского народа в Великой Отечественной войне. Ему удается передать высокое патриотическое чувство (стихотворение «Ночь на Курской дуге»).
Торжеством, радостью наполнено его сердце, когда он говорит о послевоенной природе:
И рождалась земля,
голубая,
сквозная,
Как Девятого мая.
Общий тон поэзии Михаила Суворова радостный, оптимистический:
Сердце полнится песней,
Жизнь вдвойне веселей,
Хоть с мальчишками вместе
Мне гонять голубей...
В стихах о любви Михаил Суворов нежен И солнечен, хотя и не так идилличен. Порой вступает в острую полемику против ханжества в вопросах любви, тогда появляются колючие строки:
Если есть в любви законы,
То должны быть нарушители.
Лепя образ любимой женщины, говоря о красоте ее, Михаил Суворов делает это просто, естественно, целомудренно.
Она ступила гордо
На золотой песок,
И ткань, скользнув по бедрам,
Легко легла у ног.
И плечи розовели,
Облитые зарей.
Во все глаза глядели
Ромашки под горой.
Драматические ситуации, которые возникают у поэта при разговоре о любви, в его стихах разрешаются всегда правдиво:
До свиданья, боль
и тайна,
Не разгаданная мной!
Повстречались мы случайно,
Разминемся стороной.
У тебя - и муж,
и дети,
У меня - жена
и дочь.
Эх, бывает так на свете,
Что любви нельзя помочь!
Лирический герой стихов Суворова не гладенький, причесанный, выдержанный мужчина, это натура живая, борющаяся с соблазнами жизни, это не кающийся грешник, а убежденный безбожник:
Я иду,
иду
иду
За тобою на виду
В солнечную осень,
А грехи земные
после
Пусть считают мне в аду.
Очень своеобразно решает эту же тему поэт в стихотворении «Пороша». Он вспоминает свою молодость, глядя на дочку, катающуюся под окном на санках. Удачно поэт кончает лирическую свою исповедь:
Сыпь, заметай, пороша,
След холостяцких троп,
Выше вставай под окошком
Белого счастья сугроб!
Характер поэта, его жизнелюбие, его своеобразный юмор хорошо раскрываются стихотворением «В больнице». Общее настроение больных в палате, где находится поэт, неважное:
Приласкали койки их,
Грелки их милуют,
А пилюли горькие —
Вместо поцелуев.
А что же поэт? Он скажет о себе сам:
Только я, веснушчатый,
Хорохорюсь весело,
То читаю Пушкина,
о пою Есенина.
Осень к окнам ближе,
Вся позолотилась.
Не в меня ли, рыжего,
Рыжая влюбилась?!
Михаил Суворов обладает хорошим поэтическим видением. Немногими словами он умеет создать целую картину. Это особенно видно по началу интересного стихотворения «Гром»:
Ух, как гром работает,
Над рекою грохает,
Молнии, как сваи,
В воду забивает,
И по всей округе
Эхо в полный рост.
Всю округу будит...
Что над речкой будет?
Неужели будет
Долгожданный мост?
Суворов может создать образ человека, показать его характер несколькими словами. Вот как он описал женщину, которая полощет белье:
Женщина от проруби
Подняла глаза,
Строгие,
огромные,
Как на образах.
Прижилась горчинка
В грустных,
голубых,
Словно Русь лучинная
Так и тлеет в них.
Это не просто картинка — это уже экскурс в историю, это раздумье, это обобщение. На такое способен лишь настоящий поэт.
После этого веришь поэту Михаилу Суворову, когда он заявляет: «Я знаю каждому рублю его мозолистую цену».
Совершенно естественно и органично от имени простых тружеников поэт спрашивает;
За какие провинности
Окрестили провинцией
Нас, живущих на Каме,
Нас, на Волге живущих,
Нас, своими руками
Хлеб и стих создающих?
Поэзия Михаила Суворова человечна и демократична по своей форме и по своему содержанию. Она согрета улыбкой доброго, умного человека. В стихотворении «Февраль» поэт рассказал о своем рождении. И тут он не удержался от хорошей шутки-выдумки.
Месяц февраль, присутствуя при рождении будущего поэта, оберегал его:
От окна отмел соседок,
Чтоб никто меня не сглазил.
Только зря февраль старался:
Чей-то глаз меня обжег.
Вырос я и занемог:
Сердцем с песней повстречался.
И теперь зимой и летом
Я с рассвета до рассвета
То цветы ищу в полях,
То созвучия в словах...
Хочется пожелать Михаилу Суворову новых стихов, творческого роста: ему еще есть куда расти!
ВИКТОР БОКОВ
ВСЕ МЫ ЛЮБИМ ЛЮДЕЙ
Льется Волга речей,
Доброты и сердечности.
Все мы любим людей, —
Так сказать, человечество...
И порою, зарывшись в уют,
Мы бунтуем в душе над газетами:
«Ах, как горько индейцы живут!
Ах, какие на Кубу наветы!»
И уже, горячась невпопад,
Мы жене сообщаем за завтраком,
Что опять над Европою град,
Что опять наводнение в Африке...
Но спросите себя,
Улыбаясь рассветам,
Хоть улыбку весеннего дня
Вы снесли передачей больному соседу?
Но спросите его, и его,
И его, соловьистого,
Скольким близким бывало тепло
От такой непосредственной близости?
Если любишь — вдове,
Что намаялась с кучей детишек,
Помоги на заре
Накосить хоть копну, скажем, лишнюю,
Дай мне слово в стихи,
Что по солнцу томится под сердцем!
Я ручаюсь,
тебя за такие грехи...
Не осудят кубинцы,
не осудят индейцы…
СТРАХ
Живуче это чувство — страх.
Я знаю,
раненный не раз,
Не укрывался ты в кустах,
Когда в атаку дан приказ.
Ты поднимался под огнем
Одним рывком,
одним броском.
И отрывались от земли
Твои друзья,
и в пекло шли.
И страх захлестывал сердца:
Немудрено — гуляла смерть.
Но сил хватило до конца,
Чтоб страх в бою преодолеть.
А в мирный день чего страшиться?
Грозы?
Она дождем прольется.
Жары?
Она позолотит пшеницу.
Хулы?
Она о совесть разобьется.
Живи,
дыши взахлеб, товарищ,
Чтоб воздух пел у знойных губ!
Ты — человек,
ты — солнцелюб,
Ты цену жизни знаешь...
знаешь.
Но мне порой чертовски больно,
Когда в глазах твоих дрожит
Осинкой тонкой
страх невольный
Под ветром злобы
или лжи.
Ты приглядись,
Веселым глазом
Окинь простор, что весь в лучах.
Живуче это чувство —
страх.
Но выше страха —
Разум!
МОЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ
В. Першину
Людям правду сказать —
Сделать только полдела.
Верный путь указать —
Вот что главное в жизни.
Мне отец говорил,
Как мрачнели бойцы.
Если кто-то вопил,
Что они в окруженье.
Это—правда была,
Как кольцо окруженья.
Холодея, текла
В жилах каждого кровь.
Но вставал, как скала,
Человек под огнем,
И взрывались слова,
Как гранаты, слова,
И гудела земля под ногами.
Размыкалось кольцо —
Умирали одни.
Но другие свинцом
Пробивались к своим...
Людям правду сказать —
Сделать только полдела.
Верный путь указать —
Вот что главное в жизни!
НОЧЬ НА КУРСКОЙ ДУГЕ
Руки — под голову,
в небо — глаза.
Звезды считаю, как желтых цыплят.
Мчатся машины,
визжат тормоза.
Это туристы сюда спешат...
Кто разбивает у леса палатку
В трепетном свете костров,
Кто окунулся в нагретую мяту
Там, где солдаты не ведают снов.
Тронув губами росу на цветке,
Я засыпаю на Курской дуге.
Слышу,
земля наливается гулом.
Вот из тумана — грозящие дула.
Поле окуталось пылью и дымом,
Движутся танки неудержимо.
А на броне автоматчики в касках.
Снится — не снится,
сказка — не сказка.
Вижу лицо удивительно русское,
Русые брови нахмурил солдат.
Это моей одноклассницы брат,
Павший под Курском.
Вижу, танкист приподнялся над люком,
Смотрит. Глаза воспаленные,
узкие.
Это отец одноклассника-друга,
Павший под Курском...
Я, босоногий, рванулся к танкистам,
Чья-то рука удержала меня:
— Незачем, хлопец, соваться под выстрелы,
Видишь, какая лавина огня!
Хватит отцовской сноровки
и силы,
Чтоб осадить разъяренные грозы.
Падая молча под пулями в росы,
В эти кровавые горькие росы,
Нам завещали солдаты Россию!.. —
Я встрепенулся, от свежести ежась:
Утро затеплилось,
гулкое,
чистое.
Жадно курили в раздумье туристы.
Стыла в глазах молчаливая строгость,
Слышались отзвуки давнего боя.
Здесь никому не приснится другое.
* * *
Над рекой растерянно
Бабочка порхала.
Малышу не верилось,
Что отца не стало.
Вот сейчас он вынырнет,
Вот сейчас.
Слезы, слезы ливнями
Из огромных глаз.
Гимнастерка ратная...
Сапоги...
С пулей автоматною
Он ходил.
Долго в сердце целился
Злой свинец...
Небо синью плещется.
Утонул отец.
— Мама, мама, мамочка!
Крик повис.
Над волнами бабочка —
Вверх, вниз.
ПЛЕН
Не поднимал он руки в страхе
Перед нацеленным стволом,—
Он медленно упал в атаке
На землю влажную ничком.
Трава тревожно шелестела,
Укрыв солдата с головой,
И яблоня в косынке белой
Над ним склонилась медсестрой.
Очнулся он в тумане мглистом;
Ни часовых вокруг,
ни рвов,
Побег солдата был немыслим
Из плена гипса и бинтов.
Метались жалкими птенцами
Глаза под крыльями бровей,
И сердце гулкими ночами
Звало друзей,
звало друзей.
Он слышал их,
они спешили,
Как батальоны под Берлин.
Друзья, казалось, рядом были,
Но не прорвался ни один...
Все знали,
чуда не свершится
В глухом покое белых стен.
Давно Освенцим не дымится.
Но плен все длится,
длится,
длится
Недуга плен.
ДАЧНИЦА
Шути, высмеивай до дна,
Что я живу порою в прошлом!
Тебе волна —
всего волна,
Волна лишь —
и не больше!
Тебе камыш —
всего камыш,
Камыш, что ветру на забаву.
Ты, щурясь солнышку, сидишь
Над речкой в золотых купавах.
Ты — просто дачница...
А я —
Свидетель дымного рассвета,
Когда речной воды струя
Гасила бледные ракеты,
Когда солдаты тяжело
Ложились на волну крутую,
И в камыши солдат несло,
Где пули пели, торжествуя.
Ты — просто дачница...
А я
Гляжу ревнивыми глазами,
Как молодые тополя
Нахохлились над берегами.
Как девочка, подняв юбчонку,
Ручонку тянет за кувшинкой,
Как рыболовы увлеченно
Колдуют здесь,
над заводиной.
Я здесь рыбачил, злой,
худой,
Швыряя тол в притихший омут.
Война
не только смертный бой,
Война
еще и страшный
голод.
Шути, высмеивай до дна,
Что я живу порою в прошлом,
Но голубая тишина
В твоих глазах
мне здесь дороже.
ПОСЛЕ ГРОЗЫ
СВИДАНИЕ
Утро медленно веки открыло,
Провожая ночную грозу:
Плыл волнами туман белокрылый,
На стекле оставляя слезу.
Облака, словно в паводок льдины,
То сходились,
то плыли вразброд,
По-хозяйски гудел между ними
В голубой полынье самолет.
И рождалась земля,
голубая,
сквозная,
Как Девятого мая.
Только яблоня сломанный сук
Не могла приподнять
И глядела печально вокруг,
Будто старая мать.
СВИДАНИЕ
Красногрудым снегирем
На снегу заря играет,
Голосистым серебром
В сердце радость замирает.
Почему, и сам не знаю,
Петь готов я от души.
Иней, искры рассыпая,
Шорох леса потушил.
Удивляясь и смущаясь,
Не могу тебя забыть.
Ты стояла, улыбаясь:
«Полюбить — не полюбить?»
Потому студеной ранью
Мчусь на лыжах на свиданье
К той рябине, где весной
Пошутила ты со мной.
Лес заманчив, словно тайна,
В белизне
и в тишине.
Только ветер, налетая,
Порошит ресницы мне.
Хлопья снега с веток сосен
Свисли,
словно соболя.
На рябине рдеют грозди,
Будто губы у тебя.
ЛЮБОВЬ
Любовь бывает кроткая,
Любовь бывает строгая,
Любовь бывает краткая,
Любовь бывает долгая.
Какая в жизни сбудется:
Несчастная,
счастливая?
Веселая, как улица?
Печальная, как ива?
Но кто об этом думает,
Когда душа легка,
Когда дорожка лунная
Уводит нас в луга.
Когда и шелест вереска,
И шепот губ прерывисты,
Когда свои америки
Сердцам влюбленным видятся.
И только в сизой проседи
Купаясь головой,
Мы на пороге осени
Итожим опыт свой:
Любовь бывает разная,
Любовь любая —
счастье.
Не зря душой и разумом
Я к ней, манящей, мчался.
Постиг я сквозь изменчивость
И сквозь бурьян хулы,
Что сердце каждой женщины —
Байкальской глубины.
То страстно,
то застенчиво
Они, забыв себя,
И любят нас, жалеючи,
Жалеют нас, любя.
ИСПЫТАНИЕ
По себе сужу и знаю,
Что измена и разлука
Нас на стойкость проверяют
Посильней, чем дождь и вьюга.
Что дожди!
Они отхлещут
И засветят радугу.
Что снега!
Они отсвищут
И ручьем обрадуют.
В непогоде только лица
Задубеют,
огрубеют,
Но сердца своих позиций
Не сдадут,
не оробеют.
А разлука длится, длится,
Бесконечна, как зима.
Можно десять раз влюбиться,
Десять раз сойти с ума.
Глаз сиянье,
и дыханье,
И походки легкой стать,
Вновь обещанная тайна —
Трудно сердцу устоять.
Что дожди!
Они отхлещут
И засветят радугу.
Что снега!
Они отсвищут
И ручьем обрадуют.
А измена, словно плетью,
Обожжет...
Эх, крепче стой!
Проберется в душу ветер —
Зашагаешь по кривой.
Ни во что не станешь верить,
Потемнеет неба синь,
Даже белый куст сирени
Будет пахнуть, как полынь.
ПИСЬМО
Я живу в ожиданье
От письма до письма.
А письмо, как свиданье,
Словно в гости — сама.
Словно нет и разлуки,
Словно снова вдвоем,
И горячие руки
На плече
На моем...
А весна расплескалась
Голубою волной,
И, как розовый парус,
Сад в цвету надо мной.
Сердце полнится песней,
Жизнь вдвойне веселей,
Хоть с мальчишками вместе
Мне гонять голубей...
НАРУШИТЕЛИ
Ух, мороз!
Седеют брови.
Пальцы льдышками в перчатках,
У крыльца следы в сугробе,
Не робея, отпечатай!
Все равно соседи утром ,
Все увидят,
все заметят.
На расправу бабы круты:
По любви пройдутся плетью.
На меня посмотрят косо,
Словно сами из святых.
Неужели нам морозить
Наши губы из-за них?!
Ты не хмурься так смущенно,
На крыльцо шагай решительно!
Если есть в любви законы,
То должны быть нарушители.
Я-ТО ЗНАЛ
Зубоскалили друзья,
Что ушел однажды я
С ней, с девчонкой чернобровой,
На луга зарю встречать.
Я молчал,
в ответ ни слова,
Что мальчишкам отвечать?
Я-то знал,
порой весенней,
Чуть краснея от смущенья,
Каждый также
в свой черед
К солнцу с девушкой уйдет.
РОМАШКИ
Я люблю вас, ромашки,
Луговые ромашки,
Лучезарные, в каплях росы,
Тонконогие, словно девчонки.
А девчонок я очень люблю.
Потому что они —
это нежность земли,
Потому что они —
это строгость любви,
Потому что они хохотушки подчас,
Потому что они любят нас.
Я люблю вас, ромашки!
ПОГЛЯДИ
Погляди, голенастые сливы
Под окном журавлями столпились,
И по крыльям-ветвям торопливо
Перезревшие капли скатились.
Погляди,
как робея слегка,
Улыбнулась заря облакам.
Только ты, даже после грозы,
Не смахнула с ресницы слезы,
Только ты не глядишь на меня
В голубом разноцветий дня.
Я на час опоздал,
Я грозу торопил,
Я над речкой стоял,
Брызги молний ловил,
Чтоб глаза напоить
Буйством радости
И тебе подарить
Радугу.
КЛЕН
Дождь слепой наискосок
Все в лицо,
в лицо,
в лицо.
Клен до листика промок,
Ветки тянет на крыльцо.
Им навстречу две руки,
Две горячие щеки
И глаза в слезинках,
В голубых дождинках.
Клен промокший,
зябкий клен
Дрогнул всей листвою
И крыльцо со всех сторон
Заслонил собою.
Ай да рыцарь тонкий клен!
Клену дела мало,
Что любовь, как зыбкий сон,
Многим изменяла.
Дождь звенит,
и клен звенит,
Девушка смеется.
И сквозь дождь плывет в зенит,
Улыбаясь, солнце.
* * *
Она ступила гордо
На золотой песок,
И ткань, скользнув по бедрам,
Легко легла у ног.
И плечи розовели,
Облитые зарей.
Во все глаза глядели
Ромашки под горой.
И клены удивленно
Затихли не дыша.
Река смиряла волны,
Восторженно шурша.
Язык бы им!
Наверно,
Они спросили б разом:
«Откуда здесь Венера,
Такая синеглазая?»
И
только босоногие
Березы у откоса
Чему-то улыбались
И расплетали косы,
ЛЕБЕДИ
Из окна она глядела,
Повторяя:
«Красота!
Ой, какая красота!»
Словно неба пустота
Голубями закипела,
Словно снег —
уже не снег,
А сирень забор ломает,
Над забором —
человек
Шею лебедя ласкает.
Черный лебедь — кран подъемный,
Поднимал литые бревна.
Я молчал,
А эхо пело,
Повторяя:
«Красота!
Ой, какая красота!»
У нее в глазах звенела
Голубым ручьем весна.
А на шее,
гибкой шее —
Зыбью марево кудрей.
Я молчал,
спугнуть не смея,
Лебедей,
лебедей.
ТАЙНА
До свиданья, боль
и тайна,
Не разгаданная мной!
Повстречались мы случайно,
Разминемся стороной,
У тебя и муж,
и дети,
У меня — жена
и дочь.
Эх, бывает так на свете,
Что любви нельзя помочь!
Разминемся,
ну так что же?!
Только б сердце не остыло!
Если день с улыбкой прожит,
Значит, в жизни что-то было.
Что-то было заревое,
Горьковатое,
земное,
Oт любви,
от песни грустной,
От отчаянности русской.
Потому не надо вздохов,
Слышишь, птичий перезвон,
Видишь, месяц мимо стога
Проплывает, словно челн.
И заря в глазах лучится
Нежной тайной у тебя.
Ты мне будешь долго сниться,
Журавлем вдали трубя.
ВЕТЕР
Осенний ветер по проулку
Гуляет,
шапка набекрень:
То ставней хлопнет где-то гулко,
То наземь вдруг швырнет плетень,
То по садам рябины тушит,
Сметая пламя с веток прочь.
Остановись, буян,
послушай,
Ты должен мне сейчас помочь!
Вот пачка писем,
слышишь, ветер,
В них лжива каждая строка.
Ее ты, знаю, снова встретишь
Среди других, наверняка.
К ее душистой теплой коже
Ты прикасался невзначай.
Душою ветреной вы схожи...
Не хмурься, ветер, не серчай!
За слова свои в ответе,
Но в сердце...
в сердце — боль и злость.
Ты эти письма, слышишь,
ветер,
Ей под ноги с размаху брось!
Я ВЛЮБЛЯЮСЬ
Я влюбляюсь,
я влюбляюсь,
Хоть за тридцать мне давно,
Маюсь,
каюсь,
разлучаюсь
И встречаюсь все равно.
Я встречаюсь с речкой звонкой,
У которой берега,
Словно плечи у девчонки,
Робко подняты слегка.
Блещет,
плещет
и лепечет
Белобровая волна
И в лицо мне брызги мечет,
Небо черпая со дна.
Я влюбляюсь,
я влюбляюсь,
Хоть за тридцать мне давно,
Маюсь,
каюсь,
разлучаюсь
И встречаюсь все равно.
Я встречаюсь с рощей часто,
Где березы, как подружки,
Размахнули руки в пляске
И смеются, хохотушки,
В шелке шелеста
шутницы
Вдруг притихнут и глядят,
Как весенние зарницы
Сквозь листву в траву летят.
Я влюбляюсь,
я влюбляюсь,
Хоть за тридцать мне давно,
Маюсь,
каюсь,
разлучаюсь
И встречаюсь все равно.
Я с тобой встречаюсь всюду,
Не хочу любовь таить,
Эти руки,
эти губы
Не могу я не любить.
Я иду,
иду,
иду
За тобою на виду
В солнечную осень,
А грехи земные
после
Пусть считают мне в аду.
ПОРОША
Что ж, заметай, пороша,
След холостяцких троп!
Кто загрустил о прошлом,
Горько наморщив лоб?
Вижу бровей дремучесть.
Эх, чудаки!
Сыпь, белокурая туча,
Радужные светляки!
Сыпь на поляны и кручи
Звон снегирей,
Сыпь, белокурая туча,
Радость в сердца —
не жалей!
Дочка глаза голубые
Щурит с улыбкой в окно.
Санки ее расписные
Ждут снегопада давно.
Завтра хрусталики смеха
Ветер по склону размечет.
Дочка по звездному снегу
Выбежит солнцу навстречу.
Сыпь, заметай, пороша,
След холостяцких троп,
Выше вставай под окошком
Белого счастья сугроб!
ОСЕНЬ В БОЛЬНИЦЕ
Осень в окна глянула
Серыми глазами,
Свежая, румяная,
С рыжими косами.
Что же ей, красавице,
Надо здесь, в палате,
Где в бреду метаются
Славные ребята?
Славные — не хлипкие,
Их недуг подрезал,
Притушил улыбки им,
Сжег былую резвость.
Приласкали койки их,
Грелки их милуют,
А пилюли горькие —
Вместо поцелуев.
Только я, веснушчатый,
Хорохорюсь весело,
То читаю Пушкина,
То пою Есенина.
Осень к окнам ближе,
Вся позолотилась.
Не в меня ли, рыжего,
Рыжая влюбилась?!
СТРАСТЬ
Я ненавижу тот покой,
Где все отселе и доселе,
Где в сердце страсти никакой,
Где нет ни зноя,
ни метели.
Я вместе с теми,
кто не спит,
Эфир в наушники вмещая,
Кто в даль таежную летит,
Уют столичный оставляя,
Я вместе с теми,
кто с ружьем
На глухариный ток
Спешит болотом прямиком,
Забыв,
что весь промок.
Сажай,
расти долину роз
Среди берез в родном краю.
Рыбачь в отчаянный мороз,
Ругай футбольного судью.
Я голубей гоняю всласть,
Иду за словом стежкой млечной…
Приветствую любую страсть,
Что в человеке человечна!
МАЙСКОЕ УТРО
Капли зари на черемухе белой
Кажутся брызгами ягоды спелой.
Губы подставь,
и тягучая терпкость
Густо прольется в тревожное сердце.
Жадно фантазия в завтра стремится.
Людям привычно вперед торопиться.
Майское утро рождается весело:
Дочка щебечет весеннюю песенку.
Честное слово, наивен я, что ли?
Только мне хочется очень,
до боли,
Дочку увидеть мою голосистую
Скажем, солисткою,
первой солисткою...
Ой ты, тщеславие наше отцовское,
Ты, как дерюжка, простое и ноское!
Я простираю торжественно руки
К майскому небу, где плещутся звуки,
Это вдали самолеты блеснули.
Хочется верить, что черная пуля
Ветку не скосит,
землю не ранит,
Песню не срежет весеннею ранью...
Хочется,
верится!
В каплях зари
Столько черемух сегодня горит!
* * *
Потянули сугробы ноздрями,
Зазвенела весна над полями,
Синева разлилась горьковатым теплом,
Белобровое солнце встает над бугром.
И сосульки
на солнце прощально сверкают:
И красиво,
и гордо
Они умирают.
ГРОМ
Ух, как гром работает,
Над рекою грохает,
Молнии, как сваи,
В воду забивает.
И по всей округе
Эхо в полный рост.
Всю округу будит...
Что над речкой будет?
Неужели будет
Долгожданный мост?
«Будет, будет, будет» —
Колыхнулись дали.
В телогрейках люди
Перевоза ждали.
Молодые скулы
Туго бронзовели.
Всякие посулы
Людям надоели.
Потому, наверно,
Им плевать на гром.
Но березы веером
К берегу бегом,
Ласковые руки —
Козырьком к глазам.
Ветер треплет блузки,
Словно паруса.
Ой, березы-девочки,
Дурочки зеленые!
Разве через речку
Перебраться к кленам?!
Вы не верьте эху!
Что он может, гром?
Погрохочет сверху
И уйдет молчком.
И березы грустно
Замерли над речкой.
До чего ж доверчивый
Наш характер русский!
РЯБИНА
Устали пальцы у рябины,
Упруго сомкнутые в горсть.
Тревожно падает в низину
Из рук ее за гроздью гроздь.
Она грустит в печали тихой,
Теряя первый урожай,
Покорно кланяется вихрям,
Пугается пернатых стай.
Вокруг осенний день хлопочет,
Суля морозы и метель.
Но буйных сил сосредоточьем
Стоит в зеленом шелке ель.
Ее ветвей размах орлиный
Чуть клонится под ветром вкось.
И, глядя на нее,
рябина
Сжимает пальцы снова в горсть.
ДОЖДИ
Дожди лицо стегали хлестко,
Дожди бросали Волгу в дрожь.
И за леском у перекрестка
В наливе зябко стыла рожь.
В такое лето поневоле
О юге вспомнишь,
о тепле...
И вот назад скользнуло поле,
Огни растаяли во мгле.
А через сутки за окошком,
Гурьбе мальчишеской под стать,
Подсолнухи на длинных ножках
Пустились поезд догонять.
Кавказ! Кавказ!
Душа хмелеет.
Вблизи — Машук,
вдали — Казбек.
Хожу по розовым аллеям,
Я — санаторный человек.
Завидно смотрится на женщин:
Загар на лицах африканский.
Луна, самой Земли не меньше,
Одета в бархат,
как на танцы.
Кавказ — лазурное раздолье,
И столько солнца впереди!
Но снится мне ржаное поле
И наши хлесткие дожди.
ТАВРИЯ
С рук моих сок черешни
Каплет в желтый песок.
Дайте земле, не мешкая,
Люди,
воды глоток.
Я оглядел восторженно
Сабельные края:
Таврия, как положено,
Лучших кровей земля.
Сыпались нам черешни
С веток тугих в ладони:
«Ешьте, волжане, ешьте,
Радуйтесь сладкому зною!»
Яблоки-скороспелки
Так и просились в рот.
Только поля, как пепел,
Пыль над полями встает...
Словно промчались скифы,
Диких коней горяча,
Степь до небес прокопытив
В знойных косых лучах.
Губы земли потрескались,
Соль на губах блестит.
Древней тоской над степью,
Болью звенело:
«Пить!»
НАД РЕКОЮ РУЗОЙ
Над рекою Рузой,
Говорю не зря,
Словно срез арбуза,
Ранняя заря.
Воздух над рекою —
Как цветочный мед.
Летом под Москвою —
Золотой курорт.
Но деляга праздный
К солнцу юга
ловко
Правдой и неправдой
Выудит путевку.
И махнет без горя
В Гагры пилигрим,
Где целебность моря
Так нужна другим.
Был я в этих кущах
Стороны лазурной.
Только солнце лучше
Над рекою Рузой.
Выужу, случится,
Красноперок парочку -
И кипит ушица,
А к ушице —
чарочку.
Тут и хвори разом,
Как рукой снимаются.
Что мне пальмы праздные?!
Пусть над морем маются!
Что мне эти розы,
Зноем опаленные!
Если есть березки,
Наши,
нецелованные!
НАДЕЖДА
Надежда, милая надежда,
Ты — как звезда в глухой ночи:
То вдруг туманишься, то брезжишь,
Но я ловлю твои лучи.
Я вдаль иду по перевалам
Погожих дней и непогожих.
Меня сбивает с ног усталость,
Меня сечет и снег
и дождик,
Встают завалы бурелома
Ослепшей зависти
и лжи.
Но я иду под грохот грома
И под журчанье тишины.
* * *
Когда в июльском знойном блеске
Под ветром горбится трава,
Взъерошенные перелески
Звенят, как дерзкие слова.
Ах, до чего люблю ершистых!
Душой я с ними молодею,
И я стою под жгучим свистом
Убийственного суховея.
Какой гудящий, жаркий бой
В зеленой чаще закипает!
И даже колос над землей
Усы, как пики, поднимает.
И запрокинутые реки
Вздымают к небу волны круто.
Наверно, в каждом человеке
Живет вот так же
пламя бунта.
ХОРОШО ШАГАТЬ В ИЮЛЕ
Хорошо шагать в июле
Старой просекой лесной.
Колокольчики прильнули
К медунице головой.
Лепестки ивана-чая
Пчелы бережно качают,
А по свежим пням еловым
Точно зной, течет смола.
И невольно,
слово к слову,
В сердце песня зацвела.
Хорошо шагать в июле
Старой просекой лесной,
Если любишь,
если любят,
Если ты повсюду свой!
ПИСЬМО ЖЕНЕ
Петухи поют весь день,
Петухи сулят дожди.
Скоро ты меня не жди
Из далеких деревень.
Я ушел от дачной скуки
На раздолье,
На покос.
Натружу на зорьке руки:
Я не зря в деревне рос.
Хоть одну копну поставлю
На обветренном лугу.
То метелью плещут травы,
То легко волной бегут.
Разве мы такое видим
В городских заботах наших!
На себя я в злой обиде,
Что всегда спешил на пляжи.
Как земля красива в росах,
В грусти скошенных цветов!
Как земля раздольна в грозах,
В синем пламени ветров!
Как мудра она в наливе
Солнцем пахнущих хлебов!
Ветерок по рыжей гриве
Пробежит —
не надо слов, —
Только б слушать,
слушать дольше
Колос в поле,
песню,
стих.
Эх, сюда б людей побольше,
Хлеборобов молодых!
Петухи поют весь день,
Петухи сулят дожди.
Ты хороших песен жди
Из далеких деревень.
НАД ПРОРУБЬЮ
Женщина над прорубью
Кланяется низко.
На салазках горкою
Детское бельишко:
Рубашонки,
лифчики —
Мытое богатство —
На морозе выкручено
С бережностью ласковой,
А в лицо ей холодом
Прорубь влажно дышит,
Ветер кружит около,
Как сосед подвыпивший.
То платок поправит,
То обнимет плечи,
Словно знает,
знает,
Что она доверчива.
Не была ведь замужем,
Не была…
Мальчуган без варежек
К мамке из села
Подбежал,
теребит
За рукаа ее.
В синем-синем небе
Белый самолет.
Женщина от проруби
Подняла глаза,
Строгие,
огромные,
Как на образах.
Прижилась горчинка
В грустных,
голубых,
Словно Русь лучинная
Так и тлеет в них.
ФЕВРАЛЬ
Подпоясанный метелью,
В шапке, ветром опушенной,
День февральский у постели
Слушал голос утомленный.
Мать, измученная болью,
Говорила что-то нежно
И с улыбкою довольной
Засыпала безмятежно.
Но уже умытый в кадке
Подогретою водою,
Известил я криком кратким,
Что в избе конец покою.
Ветер шумно снялся с веток,
У крыльца прошелся в плясе,
От окна отмел соседок,
Чтоб никто меня не сглазил.
Только зря февраль старался:
Чей-то глаз меня обжег.
Вырос я и занемог:
Сердцем с песней повстречался.
И теперь зимой и летом
Я с рассвета до рассвета
То цветы ищу в полях,
То созвучия в словах,
Чтоб душевней песня стала,
Чтоб сердца не покидала.
Мать вздыхает удивленно:
— Отдохни, неугомонный! —
А февраль, весны теплее,
Манит вдаль призывным звоном,
Подпоясанный метелью,
В шапке, ветром опушенной.
Я ЗНАЮ ЦЕНУ
Еще мальчишкой к верстаку
Я встал,
тисков не доставая,
Деталь, как первую строку,
Точил, ладони обжигая.
В глаза плескалась блеском сталь,
Рука нетвердая немела,
Но сил затраченных не жаль,
Деталь, как стих литой, запела.
Я берегу в душе зарю
Рабочего уменья,
И потому смотреть люблю,
Как руки в стирке мыло пенят.
Люблю, когда без перекуров
Бригады молодых ребят,
Как будто вечную скульптуру,
Обычный блочный дом творят.
Люблю крутой работы взлет,
И не даю себе пощады,
Пусть продубит рубаху пот,
Чтоб не стыдиться строгих взглядов,
Чтоб стих, как парус кораблю,
Служил сердцам людей отменно.
Я знаю каждому рублю
Его мозолистую цену.
ПОЭТ
Памяти Сергея Чекмарева
Когда закипала прибоем сирень
В Москве под окошком у Тони,
В башкирской степи,
на речушке Сюрень,
Храпели горячие кони.
Кромсали копытами берег они,
Гремел перекат одичалый.
Висок у поэта кровавился ало
И в синих глазах багровели огни...
Он первый москвич,
кто шагнул к целине,
Навстречу тревогам,
навстречу весне,
Чтоб к людям пришло из степей молоко,
Чтоб мясо,
и масло,
и хлеб не делили...
Степные орлы высоко-высоко
Над ним величаво парили.
Степные бураны бесились вокруг,
На старых курганах шаманя.
Кудлатый Гнедуха, отчаянный друг,
Скакал, расстоянья арканя.
И песня на крыльях любви трепетала
В тревожном разбуженном звоне,
Но Тоня молчала,
не знала,
не знала
Кого потеряла...
Эх, дикие кони!
Сюрень говорливая льется
и льется,
Сирень осыпается снова
и снова.
Оборвана песня,
но если придется,
Я тоже не спрячусь за спину другого.
ПРОВИНЦИЯ
За какие провинности
Окрестили провинцией
Нас, живущих на Каме,
Нас, на Волге живущих,
Нас, своими руками
Хлеб и стих создающих?
Нет,
не с мельницей в битву
Дон-Кихотом бросаюсь я:
Вижу мальчики-битники
По Арбату шатаются.
И глядят на приезжего
Подгулявшими боссами
Персонажи раешников,
Водевильчиков бросовых.
Чьи вы дочки,
сыночки —
Адвокатов,
министров?
Может, парни рабочие,
Только верчены твистом?
Ну-ка, разом ладони
Из карманов долой,
Голубые пижоны,
Заграничный покрой!
Не стихийное бедствие,
Но все ж бедствие вы.
Стоит к вам приглядеться
Да турнуть из Москвы.
Потому что провинция –
Это вы,
ваша спесь...
Эту вашу провинцию
Надо швабрить и месть!
В ней не только безусые
Сосунки-подражатели —
Веселятся под люстрами
Покрупней обыватели.
Но пропахший ромашками
И горячими пашнями,
Я, на Волге живущий,
Волгу в шлюзы метнувший,
Прохожу не «провинцией»,
А хозяином дня.
Прохожу по столице —
Ей нельзя без меня!
* * *
Как смешны те,
что мечутся,
Мир не видя зеленый,
Где сегодня над речкою
Мы вдвоем робинзоним.
Нам не надо внимания,
Нарочитого,
броского...
Волны с синим сиянием
Расплескались под веслами,
И в торжественном царстве
Без тревог и пороков
Наши губы роднятся
На глазах у черемух,
И сердца невесомо
Улетают куда-то,
Возвращаются снова
И гудят, как набаты.
До чего же смешными
Люди кажутся мне,
Что за славой спешили
От людей в стороне.
Я богаче,
удачливей,
Потому что со мной
Чувств казна нерастраченных,
И заря над рекой,
И в размахе леса
С торжествующим гудом,
И любимой глаза —
Голубое,
весеннее чудо.
ЛИМУЗИНЫ
Лимузины в сторону вильнули
И прильнули к рощице тенистой.
Тишину закатную спугнули
Криками — туристы не туристы.
Женщины сосали сигареты,
Обсуждая пляжный бивуак.
Кто-то басом:
— Надоело это!..
Где у нас лимоны и коньяк? —
Птицы встрепенулись недовольно
В сумраке размашистых ветвей,
Я и сам поморщился невольно:
Так некстати принесло гостей.
Плыл над рощей пасечный, тягучий
Аромат прохлады и цветов.
Но гудели комариной тучей
Голоса хмельные у костров.
Кто-то объяснялся:
— Анна! Анна!..
Кто-то пел, переходя на вой.
Даже дуб, глядевший из тумана,
Хмурился, качая головой,
Я оставил рощу на рассвете,
Чуть блеснула синевой роса.
Ветер, ветер, молодчина, ветер,
Разбудивший птичьи голоса!
Капля солнца в клюве соловьином.
Встрепенулись ивы у реки.
Рылом в рощу спали лимузины,
Сытые, тупые чужаки.
НА РОДНОМ БЕРЕГУ
Словно не бывал я,
Не родился тут...
Как орда мамаева,
Тростники бредут,
И молчит смешливый
Хлесткий перекат.
Как старухи, ивы
Уток сторожат.
Лодка на приколе
От воды далеко,
Как могила в поле,
Вся в траве высокой.
Речка стала робкою,
Синь былую прячет.
Здесь никто не пробует
На заре рыбачить.
Плёсы голавлиные
Выпила фабрюшка.
Вон труба, как пушка,
Ствол свой в небо вскинула.
Самосвалы с грохотом
Речку — под колеса.
Вяз, сутулясь, охает
Отставным матросом.
Я иду по берегу
Зарослями вереска,
Мимо чахлой рощицы...
Мне ругаться хочется!
ТЕНЬ
В переулке над землею
Ночь задумчиво грустит.
Тень зазубренной косою
У девчонки на пути.
Ей в лицо угарной прелью
Полыхнул глухой смешок.
Эх, деревья!
Что ж, деревья,
Не шагнули поперек?
Руки, маленькие руки
На изломе.
Рот зажат.
Не услышат крика люди.
Не спасет кричащий взгляд.
Нецелованные губы,
Плечи,
груди —
все его.
Что ему, что кто-то любит,
Очень любит,
ждет ее?!
Что ему ее цветенье?!
мель ударила в виски.
Он, как тень, пришел из тени
И уйдет...
Но вдруг шаги.
Из холодного тумана
Пожилой спешит прохожий,
И бандит, ругаясь пьяно,
Бьет защитника наотмашь.
Боль
и стон,
и валкой рысью
Тень растаяла в ночи.
Человек смущенно ищет
На земле свои очки.
ТИШИНА
Мне мила тишина,
Если хлещет волна,
Если жизнь круговерть —
Ни поесть,
ни присесть.
Мне мила тишина...
Но мохнатым теплом
Осторожно она
Пробирается в дом.
И, свернувшись, ломится,
Когти пряча в мехах.
Заглядеться случится —
И она на плечах,
С ней я в драку вступал,
Рукава — до локтей,
Не шутя задирал
Благодушных друзей.
Я влюблялся опять
И опять изменял,
Никому не давал
Плечи ей подставлять.
Не шути с тишиной,
Зорче к ней приглядись:
В ней, как в чаще лесной,
Желтоглазая рысь!
БАЛЛАДА ОБ ОТЦЕ
Не осознав еще событий,
Он к переменам был готов,
Беспаспортный бедовый житель
Трущоб московских,
чердаков.
Полубосой,
полураздетый,
Красногвардейским маршам в лад
Шагал он,
с виду неприметный,
В тени разрушенных оград.
Блестела грань штыков солдатских,
Хрипел на станции гудок.
Оборвыш, не видавший ласки.
Носил рабочим кипяток,
И, угощаясь сухарями,
Мечтал о новых,
лучших днях.
Дымили площади кострами,
И отблеск их плясал в глазах.
…Пришла зима в раскатах гулких
Кровавился слепой рассвет,
Метель шныряла в переулках,
Казалось людям — солнца нет.
Застыла города громада
В снегу до маковок церквей,
И беспризорников команда
Кормила по подвалам вшей.
От грустных песен тонкий иней
Струился дымкой у дверей:
«...А я, мальчик на чужбине,
Позабыт от людей.
Позабыт, позаброшен
С молодых, юных лет…»
Метель колючею порошей
Скребла о стены им в ответ.
...Весна травой пробила камни,
Заря прошлась по куполам.
В просторном зале с босяками
Беседовал Дзержинский сам.
Он, улыбаясь, мальчугана
За подбородок нежно взял:
— Тебя зовут-то как?
— Иваном.
— Ванюшей, значит… —
Помолчал.
Глаза серьезные,
большие,
Их невозможно избежать.
— Ты человеком должен стать!
Так власть Советская решила. —
Негромко говорил Дзержинский
Мальчишке —
моему отцу.
А он стоял — вихрастый,
рыжий,
Веснушек брызги по лицу,
Глаза колючие, как льдинки.
Но где-то в глубине зрачков
Зажглись хорошие искринки
От этих теплых, гордых слов.
Согрели жизнь четыре слова.
Отец берег их не случайно,
И мне однажды, в час суровый
Их передал как завещанье.
Я помню тот июньский вечер,
Припав к отцу, рыдала мать,
А он тряхнул меня за плечи:
— Ты человеком должен стать! —
И в ночь ушел походкой твердой
К реке, где дрался батальон.
А на рассвете возле брода
Вдруг на бегу споткнулся он.
Качнулось небо над землею,
Отец упал в густой бурьян,
Отяжелевшею рукою
Сжимая стынущий наган.
...Прищурив глаз,
фашист угрюмо
Ответа на вопросы ждал.
Отец о чем-то долго думал,
О чем-то долго вспоминал.
Сковало тело жгучей болью,
А сквозь туман перед глазами
Стада тянулись за околицу,
Дымки порхали над домами,
И он, вдыхая свежесть вволю,
Сверкнув размашисто косой,
Шел по зеленому раздолью,
По пояс выкупан росой.
Былое,
близкое,
родное...
Не мог он им не дорожить.
И цепенящею тоскою
Врывалось в сердце слово «жить».
И, может быть, на грани жизни
Ему почудилось,
что вот
Спокойно рядом встал Дзержинский,
Как в памятный далекий год.
Глаза серьезные,
большие,
Их невозможно избежать:
«Ты человеком должен стать!
Так власть Советская решила!»
...Давно затих последний выстрел.
В осенней роще тишина,
Ложатся на могилу листья,
Как боевые ордена.
А я гляжу в глаза любимой
И повторяю вновь и вновь,
Что наша жизнь непобедима,
Как наша верная любовь.
И если сын у нас родится,
Я знаю, что ему сказать,
В душе моей завет хранится:
«Ты человеком должен стать!»
СОДЕРЖАНИЕ
Виктор Боков. О стихах Михаила Суворова
Все мы любим людей
Страх
Моя точка зрения
Ночь на Курской дуге
«Над рекой растерянно бабочка порхала...»
Плен
Дачница
После грозы
Свидание
Любовь
Испытание
Письмо
Нарушители
Я-то знал
Ромашки
Погляди
Клен
«Она ступила гордо...»
Лебеди
Тайна
Ветер
Я влюбляюсь
Пороша
Осень в больнице
Страсть
Майское утро
«Потянули сугробы ноздрями…»
Гром
Рябина
Дожди
Таврия
Над рекою Рузой
Надежда
«Когда в июльском знойном блеске…»
Хорошо шагать в июле
Письмо жене
Над прорубью
Февраль
Я знаю цену
Поэт
Провинция
«Как смешны те…»
Лимузины
На родном берегу
Тень
Тишина
Баллада об отце
Оцените условия
предоставления услуг,
используя QR-код
